Aббенсеттс говорил со зрителями о судьбах героев-эмигрантов из наивысшей точки собственного успеха, и его голос для театральной публики был слышен так же, как песни условного Фредди Меркьюри для стадиона.

Но Lyttelton был бы не Lyttelton, если б сосредоточился только лишь на милоте и ностальгической нотке ретро истории. Да, тут много милых деталей конца 70-х. Одежда, мебель, посуда – все подобрано с тщательностью и вниманием, если не сказать с любовью. Но при этом декорация не выглядит пыльной или даже винтажной — как будто это нас перетащили на сорок лет назад, а не задрипанное ателье Волкера вынули из кладовой истории (художник Фрэнки Брэдшоу). Поворотный круг (точнее, квадрат) уставлен многоэтажными вешалками с барахлом, и под этим разноцветным тряпьём живут люди. Им, прямо скажем, несладко, но по навязшему в зубах выражению, эмиграция — не туризм, так что оно и понятно.

Эмигрант из Гайаны в собственном крошечном ателье-комнатке берётся за большой заказ на подшивку бесчисленных брючных пар. Работу нужно сделать за сутки, тогда она будет отлично оплачена. На эти деньги Волкер мечтает открыть собственный магазин-ателье на Карнаби стрит… Но успеет ли?

В завязке есть что-то сказочное, как у Андерсена про сестру и братьев, ставших лебедями: сплетёт девушка рубашки, исколов руки жгучей крапивой, доберётся ли до счастливого финала? Только в роли злой колдуньи тут заказчик — немолодой желчный дядька, одинокий и уставший, но уж точно не злобный чародей.

Да, сказки, перенесённые в реальность, выглядят именно так: много работы, много усталости, а где-то там, в конце маячит золотая мечта. Но как одной стороной эта история напоминает сказочную мировую классику, так другой — производственную драму. Смешно даже думать, но «Alterations» по своей сути действительно она.

Действие разворачивается в крошечном пошивочном цехе: две швейные машинки, оверлок да гладильная доска. В работниках есть одно удивительно привлекательное качество: они горят делом, работают как звери, труда не боятся, не ноют – все время шутят, не требуют поддержки неведомых сильных мира сего. А ещё у каждого из них есть мечта. Особенно ярко это видно, конечно, в характере главного героя, Волкера (Arinzé Kene). Он двигатель сюжета, его мотор и идейный вдохновитель. Не будем забывать, у них там 1978-й, время стадионного рока, и больше всего эта швейная стайка похожа на рок-команду.

Когда Волкер мечтает, декорация тесного ателье раскрывается, как цветок, бесшумно и незаметно, сцена на мгновения становится залитой серебряным, каким-то лунным светом. Но у Волкера, кроме мечты и телефона, по которому вечно звонит какая-то симпатичная женщина, а он в ответ мурлычет в трубку, внезапно оказывается, есть дочь и жена.

Дарлин (Cherrelle Skeete) была готова открыть свой ресторанчик там, дома, но потащилась за мужем в далекий Лондон, через моря и океаны, в поисках лучшей жизни. Верная подруга! Устроилась на фабрику, работу потеряла. И вот пришла, спрашивает: доколе? А он все кормит её завтраками: мол, потом, потерпи, подожди, деньги будут. И Дарлин бьётся в закрытую дверь: вот они вспоминают, как познакомились, под влиянием ностальгии Волкер приобнимает жену. Но, кажется, их браку не устоять. Не будь эмиграции, может, и сдюжил бы…

Зал все время хохочет. Оно и понятно: шутки общечеловеческие, такой текст устареть не может, хотя с ним и была проведена определённая работа (автор современной адаптации Триш Кук). Герои шутят иногда от сильнейшей усталости, в другой раз, чтобы не заплакать или не превратить накалившуюся до предела беседу в безобразный скандал. Тут настоящий актёрский ансамбль. Нет звезды, которую необходимо подсветить или переиграть. «Alterations» — как волейбол без сетки, игра не на счёт, а в удовольствие: сколько удастся продержать мячик в воздухе?

Живая, яркая, очень настоящая Дарлин, и понятно почему ею очаровываются все мужчины. Хорас (Karl Collins), красавец и лев, был бы похож на пустого дамского угодника, если б не его нежданная робость в сочетании с отчаянным напором. Юный Кортни, мальчик на побегушках, Raphel Famotibe, пожалуй, умеет работать лучше всех и готов выносить от старших товарищей все — только бы достичь, успеть, поймать за хвост удачу. Бастер, голос совести (Gershwyn Eustache Jnr), друг и соратник Волкера, честный и влюблённый – весь спектакль изнемогает от волнения и, наконец, дожидается известия: его жена только что произвела на свет сына. В пару к Волкеру мистер Нат, неожиданно эти два совершенно разных героя ужасно похожи: органикой, философией, общим вайбом, что ли. Только один уже воплотил мечту, а другой только идёт к ней. И мистер Нат болеет за Волкера как за самого себя, но 20 лет назад.

Да, в интеллигентной, аккуратной режиссуре Линетт Линтон история получилась гораздо шире – об эмиграции и потерях вообще. Недаром Волкера сопровождает несколько то ли призраков, то ли духов. Пара в старинной одежде – его предки ободряюще приподнимают ладони, обтянутые перчатками, несовременно медленные люди. Или чувак в черном капюшоне, в кроссовках, с рюкзаком за спиной — другое поколение, нынешнее, современное. Никого из них Волкер не видит, но они видят его. Видят и рады. Видят — и поддерживают, благодарны.

Оттого здесь и огромные клетчатые сумки, такие привычные людям постсоветского пространства (вызывающие в памяти полузабытое слово «челнок»). В Лондоне в 1978-ом таких сумок ещё не было, они появились лет на пять позже и обозначали не продавцов, но переселенцев. Спектакль в том числе о том, как невероятно важно работать, мечтать, а ещё быть готовым к боли, тоске, усталости. Высока цена, да. Готов платить? Иди. Будет больно.