А теперь вся рекреация сократилась до минимума и мигает красной лампочкой на исходе работоспособности. Ты постоянно что-то подбираешь с пола (в половине случаев это сам ребенок), двигаешь, соединяешь, готовишь, сворачиваешь кулёчком, включаешь, доливаешь, выключаешь, поправляешь, сгребаешь и разгребаешь, открываешь закрытое, задвигаешь отодвинутое, вытираешь, разрезаешь, очищаешь от шкурки, стряхиваешь с одежды, отковыриваешь с подошвы.
Марина в среднем пылесосит восемнадцать раз в день. По всей кухне у нас лежат дольки яблок, помидора и бананов, половина из них безвозвратно завяла — со стороны это похоже на какой-то фруктовый хоспис. Вообще непонятно, как в квартире может быть столько дел, и это очень мелкие, быстрые и легкие дела, которые лично на меня действуют как китайская пытка водой. Кап. Кап. Кап. Кап. Кап. Кап.
Ребёнок забирает всю твою сосредоточенность: буквально хватает маленькой ручкой за ту мысль, которую ты пытаешься думать внутри головы — и рвёт на себя, как вытяжное кольцо парашюта. Так порыв ветра — хлоп! — выворачивает зонтик наизнанку и начинает хлестать дождём по лицу. Артём Глебыч в этом плане — настоящий тропический ливень. Мне кажется, за последние одиннадцать месяцев я не додумал ни одной мысли до конца.
Ребёнок — это ужасно скучно. Я бы и хотел сказать, что нет, но мы здесь собрались не затем, чтобы врать друг другу в глаза. Он ноет и ползает, и ноет, и ползает, и лезет пальцами в дверцу ящика, чтобы их прищемить, и опять и опять, и отвлекается от этого занятия, только чтобы прищемить пальцы комнатной дверью. Если подумать, мы, взрослые, делаем всё то же самое — ноем и ползаем так, что как будто смотришь на себя, просто в слегка утрированном виде. Может, именно поэтому и бесит.
Ребёнок — это невероятно весело. И невозможно понять, как это сочетается со скукой. Как будто опьянение и похмелье наступают одновременно — простите за неподобающее случаю сравнение. Он ржёт, когда ты мотаешь головой из стороны в сторону и делаешь губами бдрлбрбрблбдл. Обмазывается йогуртом, причем таким слоем, что начинает руками сгребать его со своего же лица и есть. Достаёт из сумки с продуктами пакетик кефира, отрывает от него трубочку и потом пытается присоединить обратно. А она не-при-со-е-ди-ня-ет-ся. Следом тянет связку бананов, растягивает её в стороны и поднимает над головой на вытянутой руке так, что кажется, это бананы держат ребёнка и растягивают в разные стороны. Двигает перед собой по комнате табуретку и слышен не только скрежет табуретки, но и как бьётся о стенки черепа мозг у соседей снизу.
Как всегда, никаких особых выводов. Возможность каждый день регистрировать всё вышеперечисленное и то, что сюда не влезло — это чертовски многое и всё, что у нас есть.
А дни пролетают очень быстро, сезоны сменяются стремительно. Вроде бы только вчера была полугодовая зима, и меня атаковали демоны прогулки. За всю зиму я выходил гулять с Артём Глебычем, кажется, только один раз. Мы тогда перешли на одно дневное гуляние, а папочка, видите ли, работает днём. Нашёл отговорку тоже мне.
Прогулка начинается с борьбы — внутри схватываются еще два демона: «Надо закутать сильнее» и «Да тепло ему, чего ты истеришь!». Артём как будто чувствует моё внутреннее противоречие, тревожно смотрит на отца из коляски и жует ворот комбинезона со вкусной железной кнопкой. Ворот комбинезона помогает (нам обоим), поэтому через пять минут веки Артёма тяжелеют, начинают слипаться, а глаза закатываются под лоб. Комбинезон остается недожёванным. Ребенок спит.
Демоны укутывания успокаиваются, просыпаются демоны укачивания — «Не тряси, разбудишь» борется с «Да едь себе спокойно». Мы идём в парк, но вчера всё подтаяло, сегодня подморозило, и все дорожки в округе встали дыбом. Парк у нас вообще сделан таким образом, чтобы взять максимум неудобств от каждого сезона. Летом там нет тени, всё время жарко, а солнце норовит найти в коляске щель и светить ребёнку в глаз. Осенью и весной между заливными лугами газонов проходят русла грязно-песчаных тропинок. Сейчас же по оттаявшим накануне тропинкам проехал трактор, сегодня всё это замерзло в форме тракторных следов. Сверху, конечно, накидали песок, чтобы было нескользко. Но теперь просто скользко с песком. А к колдобинам добавились смерзшиеся песчаные куски.
Поэтому мы возвращаемся на единственную ровную дорожку — внутри двора, вдоль здания пенсионного фонда. Да, ровная она, потому что каток обычно ровный, но давайте я как-то буду дозировать требования. Не всё сразу. Внутри двора нет ветра, тихо и очень хорошо. Только иногда каркают вороны и изредка проезжает какой-нибудь автомобиль, громко хрустя ледяной корочкой. На это у меня есть ещё демон, один из главных — по аналогии с Вельзевулом его зовут Децибел. Он следит, чтобы никто в округе не шумел и не будил Артём Глебыча. Децибел всегда жаждет жертвоприношений и особенно любит маленьких ультразвуковых собачек. Но вороны улетают, машины уезжают, собачки уходят домой. Децибел успокаивается. И тут в пенсионном фонде начинается громкий новогодний корпоратив.
Но вот уже резко случилось лето, и Артём Глебычу исполнился год. На своем прошлом дне рождения он присутствовал, скажем так, номинально, но вот к нынешнему уже подошёл со всей ответственностью.
Во-первых, собственно, подошёл. Потом упал, правда, но снова встал и подошёл. Затем по-паучьи перебежал на четырех костях, чуток дополз на коленках, проскользил животом, снова встал, воздел руки, заныл, обхватил, запрокинул голову, застонал, сполз и повис, будто застигнутый предательской пулей, на пороге родительских ног. Любопытно было бы увидеть след Артем Глебыча на сыпучем грунте. Наверняка невозможно разобрать, сколько там движется существ и к каким видам они принадлежат. Ну или все бы решили, что это всё-таки одно существо, просто оно одновременно движется в пространстве и перемещается вперед-назад между этапами эволюции. Вот тут прямоходящее и здесь прямоходящее, а между ними первая сухопутная рыба, тиктаалик, а потом сразу илистый прыгун.
Во-вторых, как верно и правдиво пел поэт, «и наградою нам за безмолвие обязательно будет звук». Только поэт не уточнял, что это будет за звук. В правой руке у Артём Глебыча термос, в левой жираф. Жираф жужжит, потому что это жираф-душ (не спрашивайте!), а термосом можно бить по ламинату — от этого становится очень хорошо и весело. Состояние термоса и ламината на веселье не должны влиять вообще никак, не для того наша роза цвела. А если термос отберут, можно достать из ящика железную миску, перевернуть и скрести ей по кафелю, пока не вернут термос.
В-третьих, пришло умение управлять стихиями. Например, черешня — это стихия. И помидоры тоже. И земляника. Артём Глебыч притягивает их к себе и заставляет исчезнуть, ему это несложно: немного нытья, немного магии и немного зубов — вот и весь секрет. Несите ещё черешню на бис.
Ещё традиционная родительская радость: ребёнок проявляет недюжинный интерес к книгам! Правда, это скорее пищевой интерес, поэтому выражение «проглатывает книги одну за другой» мы воспринимаем шире, чем обычно. Но если читать с выражением, аппетит у чада временно отступает на второй план.
Начитавшись же, можно упасть лицом в диван или в родителя и валяться, валяться, переплетая руки с ногами, а ноги — с плюшевой обезьяной, испуская пропитанную черешней слюну и издавая хрипящие звуки того тягучего жизненного восторга, когда ты ещё очень мал и все вокруг должны тебе безусловные и бескрайние удовольствия.
Неделю после дня рождения Артём Глебыч проживал на даче с маменькой. Не то чтобы маменька стремилась к этому всеми фибрами, но мы сделали ребенку не одну прививку, сразу пачку. Врач сказала, что лучше бы ему в ближайшие дни поменьше бывать в толпе. А в городе по детским площадкам, известно, толпами ходят отравленные дети. Только и ждут Артём Глебыча, чтобы чихнуть и прожечь ему ядовитыми соплями весь иммунитет насквозь. Решили изолироваться.
Папенькина же роль заключалась в том, чтобы отвезти лучшую часть семьи на дачу и затем каждый день страдать в одиночестве. Сказано — сделано. Я принялся страдать. Каждый день.
Во-первых, один раз убрался в квартире и поддерживал идеальную чистоту всю неделю, не делая для этого абсолютно ничего. Оказывается, квартира сама вообще не замусоривается! Во-вторых, сменил отцовскую скорость передвижения на нормальную мужскую. И громкость тоже. Ходил по квартире в полный шаг, шлепая ногами, хлопал дверьми, оглушительно щёлкал выключателями, шуршал пакетами, как кот кашлял, а ночами пинал одеяло и ворочался на диване безо всякой осторожности. Даже чихал облегченно наружу, залихватски со взвизгом, а не внутрь себя, рискуя каждый раз заработать контузию. А то привык уже за год приходить домой, раздеваться, ужинать, наливать чай, пить его, мыться и ложиться спать, издавая звуков суммарной громкостью на один децибел. Прирос к войлочным тапкам. Мог напугать ниндзю, подкравшись сзади. И даже спереди. В-третьих, хоть помолчал. … … ..? … . Отлично вообще. А потом еще пять часов так же. Великолепно.
Спустя четыре дня таких вот пыток собрался проведать Артём Глебыча с Мариной. Как там сын? Все ли бабушкины цветочки повыдерганы из клумбы? Сошла ли дачная кошка с ума? Приехал расслабленный, привез арбуз, медленно вышел из машины и сладко втянул дачный воздух. Хорошооо!
Ровно через пять минут Артём Глебыч наступил на пчелу. И передал нам её — пчелы — предсмертный крик. Просто потому, что у Артём Глебыча он получается лучше. Протяжней. Выше. С вибрато, как у Фредди Меркьюри.
Тут же выяснилось, что противоаллергического с собой нет и надо мчать на станцию в аптеку. Потом выяснилось, что аптека работает до 19:30, а совсем не до 19:33, когда в неё приехал я. Следующая ближайшая аптека в соседнем городке – надо ехать туда. А еще весь вечер пришлось носить Артём Глебыча на руках, потому что самостоятельно вывозить последствия пчелы — не каждый взрослый сумеет.
В общем, по дороге обратно домой с дачи я мог даже фары не включать — вполне нормально освещал дорогу круглыми глазами, так зарядился семейным счастьем. Даже арбуз не попробовал. А дома снова страдать…
