Так вот, ведущая курса говорила, что «этот пристальный взгляд проникнет вам прямо в сердце и останется с вами на всю жизнь». И что в нем, в этом взгляде, заключена Вся Мудрость Вселенной.

А потом она ещё сказала, что у животных импринтинг тоже есть. Но им вся мудрость вселенной ни к чему, поэтому и импринтинг у них попроще. В пример приводила учёного Конрада Лоренца, который портил материнство уткам. Он давал новорожденным утятам посмотреть на себя, хотя он совсем даже не утка, они начинали считать его мамой и таскались потом за ним всю жизнь. А родную мать ни в грош не ставили.

— Марина, мне вот интересно, а наоборот это работает?
— Как это наоборот?
— Ну, если наш ребенок родится и сразу посмотрит на утку? А она увидит в его глазах вселенную и такая — кря! — от прилива окситоцина. Хотя с глазами по бокам головы смотреть, наверное, не очень удобно и как-то даже немного нелепо.

Я представил, как мы потом закатим скандал на весь роддом: «Что вы наделали! Мой ребёнок меня не узнаёт! Да кто вообще впустил утку в родильный зал?!». Поэтому я и решил пойти с Мариной на роды. Так и скажу всей бригаде: вы делайте своё дело, а я просто не дам утке проникнуть сюда и отнять у нас будущее.

Роддом мы, конечно, выбрали самый дальний, на другом конце города. Не из-за утки, и вообще это получилось не специально, просто мы всегда так делаем — выбираем самое дальнее.

Например, в супермаркете идём от первой кассы до двадцать пятой, потому что вдруг там очередь меньше. И несём на эту кассу бутылку молока, которая стояла на самой дальней полке в самой глубине. Ведь понятно же, что молоко там самое свежее. Настолько, что просунутой на всю длину полки рукой иногда можно нащупать вымя.

Ну и вот, роддом тоже должен быть самый свежий. Он, кстати, правда был хорош — только я не до конца понял, зачем в приёмном отделении делать крыльцо на восемь высоких ступеней и узкие одностворчатые двери. Полное впечатление, что термин «прохождение через родовые пути» включает в себя и вход в роддом тоже.

Но пока мы ещё не проходим через эти самые пути, а просто я прохожу в спальню в нашей квартире. В спальне всё хорошо — Марина балансирует на подоконнике с отверткой в руках и меняет штору в роллете. Тот факт, что рожать ей по плану надо было позавчера, никак ей в этом не мешает.

Я упоминал, что мы выбираем самое дальнее, но ещё Марина регулярно выбирает самое высокое. Стоит ей увидеть недоступную верхотуру — она теряет контроль над собой. Однажды мы гуляли по пляжу и там кто-то оставил высоченную, метров пятнадцать, стальную вышку, сделанную из ржавчины с добавлением холодного пота. Через три минуты Марина забралась на самую верхнюю балку и еще встала там на одной ножке. У меня даже фотография есть, хотя кнопка съемки на телефоне долго не нажималась — она плохо реагирует на мокрые от ужаса пальцы.

А тут всего лишь подоконник. Я так и подумал: «Всего лишь подоконник», — и занял страховочную позицию. Вечером того же дня Марина чмокнула меня в щеку и уплыла в великолепно зашторенную спальню, а я остался еще капельку поработать. Когда же я выключил компьютер, надеясь блаженно упасть и заснуть, в комнату вошла Марина и посмотрела на меня схваточными глазами.

— Что-то у меня… это.
— О как. Так, может, поедем?
— Ну нет, не настолько всё часто, ещё не надо. Просто не уснуть.

Из квартирной духоты мы спустились во двор, чтобы максимально расслабленно посидеть на детской площадке в ночной прохладе. Через пять минут максимально напряженного сидения Марина шумно выдохнула:

— Видимо, всё-таки поедем.

Я даже немного обрадовался — последний месяц во сне меня регулярно посещали видения дороги до роддома: как мы стоим в глухой пробке в пятничный час пик, а Марина на пассажирском сиденье вовсю рожает детей. То ли дело сейчас, в три часа ночи, едь — не хочу.

Из приёмного покоя Марину сразу забрали к врачу, а меня не забрали и оставили сидеть в окружении наших роддомовских сумок. Дремал охранник, под потолком висел телевизор. По телевизору показывали фильм про космических пришельцев, которые сначала поселяются внутри людей, а потом порабощают их навсегда, и нет никакого спасения и пощады. За два с половиной часа я как раз успел просмотреть этот прекрасный тематический фильм целиком. Мне было совершенно понятно, что я теперь запомню его на всю жизнь.

Изначально я думал, что на роды не пойду — Марина как-то в начале беременности обмолвилась, что справится сама. Но потом ещё пожила с этой мыслью и все-таки захотела, чтобы я был с ней. Не всё время, а так, до основной развязки. А я, конечно, согласился, потому что мне хочется, чтобы тут было так, как ей хочется.

Поэтому я немного ожидал, что вот сейчас кино по телевизору закончится, а потом сразу начнётся следующее кино, и там уже я сам буду метаться в скафандре по марсианской базе. Я даже почти взялся придумывать себе броский позывной, по которому меня вызовет спасательная команда с Земли. Тут из дверей вышла Марина и сказала, что ещё не время, вещей ей с собой брать нельзя, и мне пока можно из самого дальнего роддома ехать домой. А вечером Марина написала очень, очень спокойное сообщение, что я в принципе могу приезжать, потому что через пару часов придёт врач и что-то начнётся. И что-то началось!

Когда я зашёл в родильный зал, Марина посмотрела на меня с кровати теперь уже действительно схваточными глазами, и я понял, что всё началось уже давно.

Родильный зал больше напоминал гостиничный номер: широкая кровать, ночник, ванна с душем. Из общей картины выбивался только шуршащий и глухо булькающий пульсом аппарат КТГ с проводами, которые шли к датчикам у Марины на животе. Я переоделся в уголке, помыл руки, и тут в палату вошла энергичная акушерка.

— Ну как ты, стало больнее?
— К-кажется, да… — простонала Марина.
— Это хорошо! — обрадовалась акушерка. — Значит, всё идёт как надо!

И так она делала за ночь ещё несколько раз.

— Стало больнее? О, великолепно!

Прекрасная, жизнерадостная женщина. А ещё была другая женщина — в договор с роддомом входили услуги доулы. Марина тогда поморщилась, ведь есть врач, есть бригада и есть она сама. Кажется, для рождения ребёнка этого вполне достаточно, разве нет? Она, вон, на велосипеде девять месяцев не каталась — а это потруднее всяких ваших родов. Эх, вот бы можно было лазить на верхотуры с велосипедом…

А тут зачем-то доула, и она то ли она психолог, то ли сиделка… Ну ладно, раз уж есть в договоре, то пусть будет. Правда, как это обычно бывает, когда нам становится действительно худо, мы готовы принимать любую помощь, откуда бы он ни пришла. Не знаю, что сказала бы по этому поводу Марина, но на мой взгляд, доула нам очень помогла. А ещё в какой-то момент доула вдруг взяла и спросила, не думали ли мы назвать сына Артёмкой. Мы синхронно обернулись на неё, а Марина даже на какое-то время перестала сокращаться. Потому что мы уже определились с Артёмкой, просто никому — никому! — об этом не говорили.

В общем, все собрались, и даже я. Если на первую часть родов меня пригласили, то уж во вторую половину родильного зала, в которой светит яркий свет, стоит сложный стол и лежит много блестящих металлических предметов, меня не звали. Ну, не звали примерно до двух часов ночи, когда доула спросила, пойдёт ли у нас папа на собственно сами роды. На что Марина сдержанно заорала: «Да мне уже всё равно!!!».

Я, конечно, согласился, потому что не привык бросать начатое на полпути, а тут, извините, нельзя попозже прийти и доделать.

Ну и примерно в три пятнадцать ночи мы все как-то сосредоточились. Тут я говорю «мы», потому что в этот момент на меня вообще в первый раз кто-то из присутствующих посмотрел. Я полночи думал, что меня просто не существует… Это врач спросил, склонен ли папа к падению в обморок и я согласно закивал — очень даже склонен! Но пообещал не падать наотмашь головой на кафель, а при первых признаках слабости самостоятельно отойти в сторонку. Мне выделили место в уголочке со стороны головы, чтобы я там пучил глаза похлеще Марины, говорил глупости и испускал флюиды поддержки.

И тут мы принялись прямо рожать! Теперь уже финально. Бригада выделяла Марине на весь процесс минут сорок, но Марина справилась за десять. Хотя мне показалось, что прошло три минуты, просто очень длинных. Потом, когда Артёма положили на грудь ужасно радостной в этот момент Марины, доула даже сфотографировала нас на телефон: Марина ржёт, Артём верещит, рядом нависает бледный отец в дурацком медицинском беретике. Немножко странная сцена, конечно, но так часто бывает с важными моментами.

А чуть позже, пока Марина чуть-чуть приходила в послеродовой вид, Артёма положили уже мне на грудь. Маленький, губчато-пухлый и тёплый, он легко и как-то сразу всем телом проник сквозь мой потрёпанный космический скафандр. И чётко, с первого раза назвал позывной.