Стоппард писал тексты о политических и исторических коллизиях, активно выступал в поддержку диссидентов в странах, где свободу инакомыслящих ограничивали. Но впечатление о Стоппарде как о свободном человеке создавалось скорее не этим, а его манерой общаться с людьми, умением и желанием находить новые, часто парадоксальные области для исследования, позволением самому себе тратить на изучение материалов для пьесы по нескольку лет.

Так, пять лет Стоппард провел в Лондонской библиотеке, читая биографии и воспоминания о деятелях российской истории и культуры для своей трилогии «Берег Утопии». Ее герои — Тургенев, Герцен, Бакунин, Белинский — заговорили на сцене так, что превратились в трехмерных живых людей с противоречиями, слабостями, взлетами и падениями. А пьеса «До-ре-ми-фа-соль-ля-си-Ты-свободы-попроси» (1977) посвящена советским диссидентам Виктору Файнбергу и Владимиру Буковскому.

В общении Стоппард всегда делился внутренней свободой. Он давал каждому человеку право быть собой, в его присутствии это становилось возможным и приятным: люди высказывались, спрашивали, не чувствовали дистанции. Помню, после разговора с автором этой статьи о «Береге Утопии» Стоппард начал встречу со зрителями спектакля в театре «Олд Вик» словами: «Там, в конце зала, стоит девушка, которая видела девятичасовой спектакль по моей пьесе десять раз. Ну разве это не удивительно?» А после лекции в Оксфорде пошутил: «Так не хочется ехать в Нью-Йорк на премьеру, может быть, вы поедете вместо меня?»

Кстати, грусти после известий о его кончине 29 ноября почти не было. Ведь именно Стоппард своей «Аркадией» убедительно доказал: прошлое и настоящее всегда перемешиваются, а подобрать потерянное теми, кто ушел раньше нас, всегда можно в будущем. И он, так свободно (вот еще одна степень его свободы!) двигавшийся между историей и настоящим, между вымыслом и реальностью, уж точно будет «своим» в том мире, который ждет всех нас после смерти.

В чем же истоки этой свободы? Как они проявлялись в драматургии Тома Стоппарда, что могут его пьесы дать читателю сейчас и в будущем?

Дебютной пьесой Стоппарда была переделанная из его же «Прогулки по воде» пьеса «Входит свободный человек» о неудачливом изобретателе Джордже Райли, у которого не получается воплотить даже одну единственную идею. Хотя сам Стоппард упоминал влияние «Смерти коммивояжера» Миллера, первые его тексты явно тяготели к драматургии абсурда. Такой, очевидно, была радиопьеса, позже поставленная и на сцене, «Художник, спускающийся по лестнице», где двое расследуют возможные варианты падения с лестницы своего коллеги, обвиняя в его смерти друг друга.

И хотя в английской традиции было принято разделять всех драматургов на условные лагеря Гарольда Пинтера (абсурдизм и натурализм) и Тома Стоппарда (интеллектуальная драматургия), абсурдизм, мистицизм и сюрреализм целыми драматическими конструкциями или элементами входят в драматургию последнего. Например, «Прыгуны» (1972) — это философская абсурдистская комедия о расследовании убийства. Действие происходит в некоторой параллельной реальности, где политика и философия смешиваются с историей прыжков в воду. А в пьесе «Травести» (1974) с подзаголовком «комедия с переодеваниями в двух действиях» (перевести «травести» можно как «пародию» или «искажение») Стоппард решил предположить, что было бы… если б Джойс, Ленин и поэт-дадаист Тристан Тцара, жившие в Цюрихе во время Первой мировой войны, встречались в Цюрихской библиотеке. Но только автор преподносит их встречи сквозь неверное, текучее облако памяти восьмидесятилетнего Генри Карра.

Пожалуй, именно с «Травести», где история подается как продукт фантазии человека, смотрящего в прошлое из настоящего и меняющего его по своей прихоти, начинается активная игра Стоппарда с реальными историческими персонажами. Он использует их в своих пьесах разных жанров: от эпического «Берега Утопии» с ее россыпью реальных исторических личностей до философской «Аркадии» и «Рок-н-Ролла», посвященного последнему президенту Чехословакии и первому президенту Чехии Вацлаву Гавелу.

Стоппард стал мастером использования исторических фигур в сложных драматических конструкциях. После просмотра его пьес, кажется, у зрителей меняется представление о реальности — настолько убедительны версии Стоппарда. Например, в «Береге утопии» мы в течение десяти часов наблюдаем за тем, как Александр Герцен и Михаил Бакунин пытаются выстроить мир будущего на идеалах, во многом тяготеющих к немецкой романтической философии. Но один заканчивает жизнь в эмиграции в Лондоне, а другой — в тюрьме. После просмотра спектакля трудно читать те же мемуары, которыми пользовался Стоппард: его позиция так влияет на зрителя, что кажется, мы были там, видели этих людей, прожили их яркие жизни вместе с ними.

Но существуют и еще две степени свободы Стоппарда. Во-первых, его интерес к театру и театральности жизни, взаимопроникновению этих двух плоскостей. И во-вторых, его постоянное исследование вопросов морали и философии человеческой жизни. Часто они пересекаются, как в одной из наиболее известных пьес «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», прославившей автора в 1967 году. Стоппард является также режиссером и сценаристом одноименного фильма с Гэри Олдманом и Тимом Ротом в главных ролях, вышедшего в 1990-м. Любопытно, на русский язык пьеса была переведена Иосифом Бродским в конце 1960-х, рукопись перевода сохранилась в архивах журнала «Иностранная литература» и была опубликована в 1990-м году. Действительно, кто более нелеп и театрален с точки зрения Розенкранца и Гильденстерна: сам Гамлет с его метаниями или Клавдий с Гертрудой и Полонием? И кто остается на задворках истории, чья она и кто ее рассказывает?

Продолжение темы театральности и иллюзорности жизни прослеживается и в другой известной пьесе Стоппарда, «Отражения, или Истинное» (1982). В пьесе сознательно перемешиваются текст драматурга Генри и его настоящая жизнь, а также вкрапления неумелой (с точки зрения Генри) пьесы солдата Броуди. Кстати, некоторые ассоциации здесь можно провести с «Предательством» Пинтера, что еще раз доказывает: два великих британских драматурга были не так далеки друг от друга, как любят подчеркивать критики.

И, конечно же, о театральности, сконструированности разных аспектов жизни и памяти Стоппард гениально рассуждает в «Аркадии» (1993), где действие постоянно, с почти жонглерским драматургическим мастерством переносится из XVIII века в конец XX-го, не меняя при этом локации (поместье леди Каверли в Дербишире). Темы «Аркадии» многослойны и многогранны: от природы времени до законов термодинамики, примиряющих нас со смертью; от литературы и поэзии эпохи Байрона до амбиций британских ученых-литературоведов, их зависти друг к другу; от первой любви до истоков человеческой гениальности.

Близко к «Аркадии» по метафизике проблем и погружению в английскую литературу — «Изобретение любви» (1997). Здесь британский поэт и исследователь античной поэзии Альфред Эдвард Хаусман, автор поэтического сборника «Шропширский парень», перемещается из своей оксфордской молодости в посмертное пространство воспоминаний.  

Последние две пьесы драматурга были написаны каждая после большого перерыва в работе: «Проблема» (в другом переводе «Трудная задача») — в 2015 году и «Леопольдштадт», своеобразное завещание автора, где он сознательно обратился к истории своей семьи, — в 2019 году. В «Проблеме» достаточно запутанно исследуется одна из основных философских проблем: что появилось первым — мозг или сознание, и где именно рождается сознание, а также совесть и выбор, связанный с нею. А вот «Леопольдштадт» — даже в какой-то мере не пьеса, а хроника жизни нескольких поколений одной еврейской семьи, пережившей свой рассвет в имперской Вене и оставшейся с двумя-тремя представителями в Америке и Англии после Холокоста. В одном из героев, Лео, чья мать вышла замуж за британца и смогла получить британскую визу, который любит крикет и теннис, угадывается сам драматург.

Стоппард то подтверждал, что больше ничего не напишет, то отказывался от своих слов, вспоминая об определении слова «драматург» как человека, пишущего пьесы, пока жив. Возможно, именно сейчас Стоппард огляделся и, повторяя слова главного героя «Изобретения любви», воскликнул: «Стало быть, я умер. Хорошо. А это пресловутый стигийский мрак». А кто-то там (или здесь) уже пишет о Стоппарде пьесу. И значит, взаимопроникновение искусства и реальности, прошлого и будущего, жизни и смерти не закончилось и не закончится никогда. В это не только хочется верить — Том Стоппард доказал: так и есть!