Мертвецы в креслах

Фотография в XIX веке уже существовала, но оставалась дорогим и редким удовольствием, поэтому семьи редко могли позволить себе поход в фотостудию. Когда же кто-то умирал, особенно в молодом возрасте, родственники стремились воспользоваться последней возможностью увековечить образ покойного — заказывали посмертный фотопортрет.

Тело умершего усаживали в кресло или укладывали в «естественную» позу, при этом стараясь придать лицу выражение спокойствия. Чтобы глаза выглядели открытыми, их либо приоткрывали с помощью иголок, либо прямо на веке рисовали зрачки. Такие снимки назывались post—mortem photography и относились к жанру memento mori (в переводе с латыни — «помни о смерти»). Они становились семейной реликвией, которую хранили с особым трепетом.

Особенно часто фотографировали умерших детей. Их клали в кроватку, в коляску, среди игрушек или на руки к родителям. Иногда такие фотографии были невероятно реалистичными и пугающе «живыми» — настолько, что сегодня историки и коллекционеры не всегда могут с первого взгляда отличить посмертный портрет от прижизненного. В те времена подобные изображения считались не чем-то жутким, а, наоборот, способом справиться с горем и сохранить память о любимом человеке.

Показательные вскрытия

В Великобритании XVIII – начала XIX века вскрытия умерших часто превращались в театрализованные зрелища. Поскольку «материала» для изучения хронически не хватало, особенно после резкого роста интереса к медицине, исследования зачастую проводились на телах преступников, казнённых по приговору суда, или бедняков, которых некому было хоронить.

Анатомические театры в Лондоне, Эдинбурге и других университетских центрах устраивали публичные сеансы вскрытия — продавались билеты, и зрители, включая студентов, врачей и просто любопытных горожан, могли наблюдать за процессом. Такие демонстрации часто сопровождались лекциями, а на передние ряды советовали не садиться: брызги крови и сильный запах формалина были неотъемлемыми частями представления.

Ситуация изменилась с принятием Анатомического акта 1832 года, который позволял медицинским школам легально использовать тела неимущих и заключённых лишь при определённых условиях. Хотя вскрытия стали проводиться более контролируемо, они всё равно ассоциировались с нищетой, бесправием и социальной маргинализацией: тела бедняков могли быть препарированы без предварительного согласия человека — просто потому, что за ними никто не пришёл.

Пикники на могилах

Ещё одна забытая сегодня практика — устраивать пикники… на кладбищах. В викторианской Британии это считалось не только допустимым, но и модным времяпрепровождением. Люди приходили на могилу родственника с сэндвичами и чаем, расстилали плед прямо между надгробий и проводили день в воспоминаниях, чтении писем, беседах и даже настольных играх.

Эта традиция была особенно популярна в больших паркоподобных кладбищах вроде лондонского Хайгейта, которые проектировались как «сады памяти» — общественные пространства для размышлений и отдыха. Некоторые семьи устраивали полноценные фуршеты с музыкой и брали с собой детей, считая важным с юных лет приучать их к мысли о бренности жизни и естественности смерти. Хотя в этом есть какая-то трогательная непосредственность, для современного человека идея закусить пирожным у чьей-то могилы может показаться весьма специфической.

В сельской местности Британии и Ирландии существовала ещё более необычная форма поминовения: пир сразу после вскрытия тела покойника. Иногда тело привозили из морга в дом, где в соседней комнате накрывали на стол. Такие обычаи подчёркивали, насколько тесно смерть была вплетена в повседневную жизнь. Близость к телу умершего считалась не пугающей, а естественной. Эти практики постепенно исчезли с развитием медицинской инфраструктуры, введением санитарных норм и учреждением больничных моргов в конце XIX — начале XX веков.

Амулеты с казни

Вплоть до начала XIX века в Британии сохранялся один из самых зловещих и суеверных обычаев, связанных с казнями. Палачи, особенно в крупных городах вроде Лондона и Йорка, нередко продавали части верёвки, на которой вешали приговорённых. Эти фрагменты считались мощным амулетом, особенно среди бедняков и уличных торговцев — якобы они защищали от болезней, несчастий и даже приносили удачу в торговле.

Почитание палача шло дальше: существовало поверье, что его прикосновение обладает целительной силой. В частности, верили, что касание руки палача способно излечить эпилепсию (тогда её называли «священной болезнью»), кожные высыпания, язвы и бородавки. Документально зафиксированы случаи, когда родители приводили своих больных детей на Тайберн (лондонское место казней), прося, чтобы палач дотронулся до них своей «казнящей» рукой.

Эти «целебные сеансы» со временем сошли на нет по мере развития научной медицины и изменения отношения к казням: они стали восприниматься как юридическая необходимость, а не сакральный ритуал. Тем не менее историки подчёркивают: палачей одновременно боялись, презирали и тайно почитали — они стояли на границе между миром живых и мёртвых, закона и преступления, страха и исцеления.

***

Сегодня смерть прячут за стенами больниц и крематориев, а разговоры о ней — за вуалью неловкости. Но ещё двести лет назад в Британии граница между живыми и мёртвыми была гораздо тоньше, почти прозрачной. Покойников усаживали в кресла, с ними фотографировались, рядом с их телами пировали, а палачи, вершившие смертный приговор, считались почти колдунами. Эти странные, порой пугающие практики были частью повседневной культуры — способом пережить горе, справиться со страхом и встроить смерть в жизнь.