Кроме петербургского зала, спектакль в прямой трансляции смотрели во многих городах, в том числе в Лондоне, где организатором показа стала компания Arbuzz Lectures. Лондонский зритель собрался в зале кинотеатра All Joy Sinema, чтобы увидеть и послушать постановку на Q&A.

Итак, «Мрамор»… Это одновременно и античность, и научная фантастика: в тюремной камере высоченной башни отбывают пожизненное заключение Туллий (его играет сам Евгений Цыганов) и Публий (Денис Самойлов). За ними постоянно наблюдают видеокамеры. Технически «Мрамор» кажется невероятно сложным. Камеры, расположенные в разных уголках помещения, ведут актеров от точки до точки, передавая друг другу, ни разу не теряя ритм, который тут очень важен – как многие стихи Бродского написаны дольником, так и спектакль движется в совершенно определенной манере, недаром порой начинает тикать метроном.  

Публий Туллий Варрон – реально существовавший римский политик начала II века нашей эры (и сыновей его обоих действительно звали Публиями, как говорит герой пьесы). Порой можно подумать, что Публий и Туллий – один и тот же человек, который то ли заработал расстройство идентичности в одиночной камере, то ли совершенно здоров и просто беседует сам с собой.

Два актера медленно перемещаются по пространству, отделанному белой плиткой (художник Мария Мелешко). Решение так остроумно, многовариантно и просто, что даже наблюдать за персонажами – само по себе медитация. А они живут себе… Принимают ванну (вода зеленая, будто туда ухнули литров пять хвойного экстракта), едят, лежат на кроватях, раздеваются безо всякого стеснения друг перед другом – пожизненное заключение словно уничтожает стыд. А может, они и правда две части одного целого, неразделимые, спаянные общей невыносимостью чудовищного бытия?

И противно, и смешно, и гадко, тоскливо и завораживающе – оторваться от героев невозможно. Невольно считаешь варианты использования пространства КВ-7 (это новое помещение музея «Полторы комнаты»), слушаешь голоса, иногда теряя нить сварливых пререканий: «Вечно одно и то же. Сначала киску уморил, потом рыбок. Потом зайчика. Теперь, значит, за канарейку принялся».

Вечно одно и то же, одно и то же… В клетке канарейка – желтая птичка вдруг замещается кудрявым человеком в нарядном пиджачке с клеткой на голове, он теперь птичка и есть. Как положено, канарейка поет (песни – вставные номера, по неожиданности и дикой нелогичности придают действу ощущение полной дереализации). Микрофоны у всех троих настроены идеально: ни малейших помех, голоса звучат так, будто звука можно коснуться пальцами, он физически осязаем. Никакого напряжения, расслабленные баритоны, ленивые ответы на ленивые вопросы.

Два «совершенных никто», пользуясь терминологией самого Бродского, беседуют, переругиваются, все также нехотя, оскорбляя друг друга – философия соседствует с похабщиной. Это длится вечность, да и должно длиться вечность, как любое «пожизненное». Торопиться некуда, незачем, цели нет…. До тех пор, пока Туллий не собирается бежать!  

Вся камера заполнена классическими белоснежными бюстами, эти «отрубленные головы цивилизации» способствуют побегу Туллия из тюрьмы: он сбросит их в жерло трубы мусоропровода, расположенного в центре камеры, и лишь Гораций с Овидием останутся. Но тут так зовут не античных авторов, а бюсты Пушкина и самого Бродского, и между ними будто незримо присутствует целый сонм классиков, от Ахматовой и Мандельштама до Блейка и Лорки, которых ценил и читал поэт. Такая крошечная пасхалочка, ироничная деталь. Как мы помним, Пушкина когда-то в зарубежную поездку не отпустил царь, а эмигранта не по своей воле Бродского вернули в родные стены авторы спектакля. И оба поэта в путешествие на волю по мусоропроводу не отправились, остались в «пожизненном». Изощренная мысль!

Интересно, что сам Бродский, который говорил, что между читателем и стихотворением не нужен посредник в виде исполнителя, в отношении «Мрамора» оказался совершенно иначе настроен: «Я бы хотел, чтобы она была поставлена в театре или на телевидении, не говоря уж о радио, потому что это необычное для меня произведение. Единственная логика, по которой оно развивается, — это логика невыносимости. Становится все хуже и хуже».

«Мрамор» действительно сложная для постановки пьеса. События в ней не очень-то динамичны, тексты зубодробительно сложны, да еще могут шокировать даже современную, уже ко всему привычную аудиторию (кстати, текст несколько сокращен). Но вместе с тем, как ни странно это звучит, воспринимать спектакль Цыганова и его немаленькой команды (часть из которой за кадром в прямом смысле) очень просто. Тексты – точно молитвы, передвижения артистов – как бытие облаченных в тоги жрецов невиданного культа. Оттого «Мрамор» затягивает, завораживает, как бесконечный ритуал, из которого невозможно вырваться.  Оттого сбежавший Туллий возвращается в застенки. Он принимает сразу восемь таблеток сильнодействующего снотворного. А Публий просто сидит с ним рядом, не пытаясь помешать. «Человек одинок как мысль, которая забывается», – говорит Туллий. И больше никто ничего не скажет.

Возможно, спектакль еще сыграют, и, честное слово, это было бы здорово! Уникальная работа, невероятно сложная, страшная, красивая и безумная, хотя и очевидно непростая для восприятия. Кажется, именно так – неведомым камланием – можно ставить «Мрамор».

Дина Бердникова, глава Arbuzz Lectures, актриса и педагог, рассказала LC, как проект оказался возможен в Лондоне:

Мы с Женей знакомы давно, с тех пор как вместе работали на спектакле по Бабелю, который ставил Дмитрий Высоцкий. И вот буквально в середине декабря Женя позвонил и предложил показать «Мрамор» в Лондоне прямой трансляцией. Мы побежали искать кинозал.
Это было непросто, в лондонских кинозалах хотят видеть материал до показа, а мы говорили: «Так его вообще никто не видел». Спасибо All Joy Sinema, которые заинтересовались и взяли наш проект.
А еще очень здорово, что сегодня были люди, которые изучают русский язык. Не знаю, каково им оказалось воспринимать такой сложный текст?

Вы, как актриса, с текстами Бродского в работе пока не сталкивались?

Хотела бы, но мне кажется, я еще очень долгое время не осмелюсь, хотя безумно люблю Бродского. Мне кажется, многое в моей жизни случилось благодаря его стихам.

Каково быть организатором, директором такого события?

Было страшно. Во-первых, мы понимали, конечно, что три часа дня по Лондону – это неудобно, и признательны всем, кто нашел время прийти. Но здорово, что мы смогли собрать полный зал!
А еще, когда ты директор, то ответственна за огромное количество всего, при этом никакого влияния не имеешь. Это просто был пик неконтроля! Если прервется трансляция, я что, продолжу читать пьесу вслух? Нет, конечно! И хорошо, когда есть единомышленники, которым такой проект тоже интересен.
Еще очень важно: мы давно ничего не делали командой и вот впервые со времен ковида создали мероприятие Arbuzz Lectures. Мы очень соскучились по командной работе.