Если история определённого артикля the восходит к системе древнеанглийских указательных местоимений, то его «партнёр» — неопределённый артикль a/an — имеет совсем иное происхождение.
Его корни уходят к древнеанглийскому числительному ān, означавшему «один». Именно это слово стало основой для выражения неопределённости, которая со временем закрепилась в виде грамматической категории.
В текстах VIII–XI веков мы встречаем многочисленные примеры использования ān в значении «один, некий».
Gospel of Nicodemus:
Ðá stód ðár án Iudeisc wer, ðæs nama wæs Nichodémus.
«Тогда там стоял один иудейский муж, по имени Никодим».
The Homilies of Ælfric:
Án engel bodade ðám hyrdum ðæs heofonlícan cynínges acennednysse.
«Ангел возвестил пастухам о рождении небесного царя».
Anglo—Saxon Chronicle:
Cynric ofslógon ǽnne Bryttiscne cyning.
«Кинрик убил одного британского короля».
Эти примеры показывают, что ещё до появления артикля как грамматического показателя англосаксы уже использовали ān для выражения неопределённости. Ān было полноценным числительным и склонялось по падежам:
Такое варьирование отражает богатую морфологическую систему древнеанглийского, которая в дальнейшем будет утрачена. Разница в произношении современных an и one обусловлена тем, что артикль ān был в безударной позиции, тогда как числительное — под ударением и сохранило долгий звук.
Со средних веков долгий звук ā становился более округлым, особенно перед n, m. Поэтому слово ān стало постепенно писаться как on, one — можно сравнить со словами stone, home, которые в древнеанглийском выглядели как stān, hām. По логике изменений эти слова даже должны рифмоваться.
Но ведь one звучит как /wʌn/, а не /oʊn/. Как это произошло? Примерно в XIV веке в юго-западных диалектах в слове one (тогда оно писалось как oon и звучало примерно как /ɔ:n/) появился звук /w/ (это называется протеза) — зафиксированные письменные варианты won, wone это подтверждают. Далее, под действием /w/ звук /ɔ:/ сужается в /u:/, а потом укорачивается и теряет огубленность /u:/> /u/> /ʌ/. Это звучание почему-то прижилось во всех говорах к XVIII веку. Но в таких словах, как only (one+ly), atone (at+one), alone (all+one), остался «каноничный» звук /oʊ/.
В среднеанглийском языке появилась редуцированная форма a, которая использовалась перед согласными, но не так регулярно, как сегодня. Переход от числительного к артиклю особенно заметен в текстах XII–XIV веков.
The Brut (1275):
Ich æm ennes cnihtes sune.
«Я сын одного рыцаря» → «Я сын рыцаря».
William of Palerne (1375):
Bi a certayne dai.
«К определённому дню».
Здесь an и a уже функционируют как элементы грамматики, а не полнозначное числительное.
Изначально форма an употреблялась и перед согласными, и перед гласными. Постепенно, с усилением редукции, перед согласными закрепилась короткая форма a, а an осталось перед гласными. Однако вплоть до раннего Нового времени это разграничение было непоследовательным, и лишь позже система стабилизировалась.
Интересно, что процесс превращения числительного «один» в неопределённый артикль характерен не только для английского.
Аналогичный путь прошли и романские языки: латинское unus дало начало французскому un/une, испанскому un/una, итальянскому un/una.
Если the возник из указательных местоимений (se, seo, þæt), то a/an выросло из числительного ān. Оба процесса тесно связаны с одним и тем же явлением: ослаблением флексий. Когда окончания перестали ясно указывать на определённость или неопределённость, язык выработал новые средства — артикли.
Неопределённый артикль a/an — это пример того, как «маленькие» слова сохраняют в себе отголоски древнейших грамматических систем. Сегодня мы уже не воспринимаем a/an как «один», но его история показывает, что за привычной формой скрывается многовековой процесс, охвативший не только английский, но и большинство европейских языков. Даже в русском языке есть похожее по функции употребление слова «один», например: «жил-был один человек» — мы не знаем того человека, это не какой-то конкретный человек.
