Такого же иррационального безумства, как и сам Новый год. Это единственный массовый ритуал на планете, в котором человечество создаёт себе иллюзорную точку обновления, прекрасно понимая, что никакого обновления не случится. Утро первого января отличается от сотен других в году разве что жутким похмельем, а у некоторых даже этой разницы нет. Тем не менее, Новый год — наш культурный способ убедить себя, что время не бездна, оно не владеет нами полностью. Иногда его можно даже поймать за хвост, успеть загадать желание. И хотя этот праздник кажется достаточно тривиальным — не той территорией, где уместно искать глубины, — именно здесь, в простейших привычках человека, прячутся древние механизмы, пережившие империи, религии и реформы календарей.

Во втором тысячелетии до нашей эры в Месопотамии существовал праздник Акиту, основанный на вавилонском мифе о сотворении мира. Раз в год, весной, жрецы декламировали его: бог Мардук сражался с богиней Тиамат, чудовищем Хаоса. Естественно, побеждал, из её расколотого тела создавал новый мир, устанавливал космос в правильных пропорциях и заселял этот мир людьми, чтобы те помогали богам поддерживать порядок. Центральной частью многодневного действа был ритуал унижения и обнуления царя (к сожалению, традиция не прошла испытание временем). На церемонии правителя лишали символов власти, жрецы могли надавать ему по лицу, а он, в свою очередь, обязан был признаться, что не справился со всеми обязанностями. И только после этого царя прощали и вновь признавали достойным править. Никакой политики, исключительно космология: пока царь не обнулён, мир не может обновиться. Вавилон начинал новый год «с чистого листа» по всей иерархической вертикали.

Новый год в Древнем Египте назывался Вепет-Ренпет — «Открытие года», дословно. Он приходился на летний день, когда Сириус впервые появлялся на небе на пару минут перед рассветом. В это же время начинался разлив Нила, как символ обновления, и первый месяц — Тот. Почитание восхода Сотиса корнями уходит ещё в додинастический период, и, в отличие от шумеров, тут речь не о космогонической битве, а о возвращении Маат — принципа порядка, правильности и гармонии через природный цикл. Вепет-Ренпет был не инсценированной драмой, а ритуалом настройки. Египтяне не побеждали хаос, а просто ждали его отступления.

Третья модель Нового года — римские Сатурналии. Праздник проходил в декабре, и суть его сводилась к временной отмене мира как такового. Рабы сидели за столом как свободные, а хозяева подносили им еду, допускались насмешки над властью, исчезала привычная сдержанность. Суды не работали, школы закрывались, государственные дела останавливались. Ничего не напоминает? Да, именно празднество Сатурналий дало современному Новому году максимальное количество архетипов и заложило поведенческие шаблоны. Временная отмена правил, социальная инверсия, традиция дарить подарки и совместно проводить время берут своё начало именно оттуда. Когда декабрьский хаос заканчивался, наступали Календы января — первые дни посвящённого двуликому Янусу месяца. Один лик божества смотрел в прошлое, другой в будущее, давая понять, что время не начинается и не заканчивается, оно просто поворачивает голову и возвращает мир в привычную структуру.

Чуть позже, приблизительно в третьем веке уже нашей эры, между Сатурналиями и Календами появился ключевой праздник, который занял место зимнего солнцестояния. Культ Sol Invictus, Непобедимого Солнца. При императоре Аврелиане он стал государственным и отмечался как праздник возвращения света после самой длинной ночи. Неудивительно, что христианство, понимая невозможность выкорчёвывания зимнего цикла, узурпировало римскую идею, и Рождество было помещено в самую тёмную точку года. От германских народов взяли вечнозелёную ёлку в качестве символа жизни, не умирающей даже под снегом во тьме, а от скандинавских — Одина, летящего в Йольскую ночь по небу с духами. Почему духов превратили в оленей, история умалчивает, но на трансформацию от сурового бородатого бога до добряка, разносящего подарки, потребовалось ещё много столетий.

До XIX века Новый год был либо религиозным, либо административным событием. Но с постепенным расширением влияния государства и сопутствующей ему бюрократии на жизнь человека он стал удобной точкой синхронизации для циклов труда, заключения контрактов и налоговой отчётности. Праздник оказался инструментом управления временем и экономикой. В это же самое время в Европе и США появился новый класс городской буржуазии, у которой есть деньги, свободное время и необходимость подтверждения своего статуса. Новый год и Рождество превратились в сезон потребления, а иллюстрации Хэддона Сандблома для Coca-Cola сделали Санту главным его символом.

Первой страной, официально закрепившей первое января в статусе главного государственного праздника, был Советский Союз. Религию и старые ритуалы настало время искоренять, но лишать общество точки перехода казалось опасным. Поэтому Рождество убрали и оставили светский, идеологически нейтральный Новый год. В 1920-е даже запретили ёлку, но в 1935 году вернули — с красной звездой на верхушке, вместо вифлеемской. Вместо Санты появился Дед Мороз — не бог, но всё ещё посредник, и Снегурочка с подарками — не в качестве чуда, а в качестве вознаграждения.

После Второй мировой войны Новый год оказался идеальным символическим инструментом вне религий и блоков влияния. Он стал коллективным жестом и для победителей, и для проигравших — мы выжили, закончили хаос, значит, достойны сотворения нового мира. Длилось это недолго. В начале 1950-х место жреца во время праздника заняло телевидение, которое собирало у своих экранов в новогоднюю ночь миллионы семей и компаний. Переход года перестал быть делом храмов — он стал медиасобытием. В 1962 году в СССР выходит первый «Голубой огонёк», а спустя десять лет — «Dick Clark’s New Year’s Rockin’ Eve» на NBC, шоу с прямыми включениями с Times Square, ведущими, музыкой, обязательным обратным отсчётом и отлично продаваемым рекламным временем.  

Ритуал обновления преобразовался из символического в максимально потребительский, его главная цель теперь — набор псевдоартефактов, которые человек взял с собой или кому-то подарил. Событие потеряло веру, но приобрело максимальную конверсию в денежном эквиваленте. Однако Новый год по-прежнему выполняет важную функцию, позволяя отринуть старое просто так, без объяснений, наполнить себя обещаниями и зажечь внутри маленький лучик надежды, что следующим утром будет всё по-другому.

Моя десятилетняя дочь в этом году не пишет Деду Морозу письмо с просьбой о чём-то материальном, она ждёт от него исполнения одного желания. Каким оно будет — я не знаю, и поэтому даже не смогу попытаться его реализовать. Но искренне желаю, чтобы сказка, вера в чудо, такое же, как восход Сириуса над Египтом, максимально долго жили в сердце каждого человека, независимо от возраста, нации или вероисповедания.

И напоследок… У меня нет полумиллиона долларов, чтобы зафрахтовать бизнес-джет и за 24 часа метнуться вокруг света, не пропустив ни одного часового пояса. Но это вполне себе посильная задача: растянуть удовольствие на весь год и сделать его по-настоящему Новым. В феврале побывать на Празднике Весны в Китае, в марте слетать в Иран на Навруз, а в апреле — в Таиланд на Сонгкран. В июне встретить Хиджру с мусульманами, в июле — Энкутаташ с эфиопами, а осенью — Рош Ха-Шана с евреями и Дивали с индусами. Собрать в единый маршрут всё ритуальное наследие человечества с одной-единственной целью: победить хаос, вернуть этому миру гармонию и напомнить людям их истинное назначение — помогать богам поддерживать порядок.