London Cult.: Ольга, это Ваш дебют в Королевской опере?

Ольга Пудова: Это мой дебют, но партию Олимпии я пела уже много раз: в Париже, в Барселоне, в России, в Германии, в Баварской опере. Я хорошо с ней знакома, правда, здесь немного другая редакция, но она не коснулась моей части.

LC: Вы в процессе работы чувствовали разницу между русской оперной подготовкой и школой и техникой коллег?

ОП: Мы сейчас живём в таком мире, в котором каждый поёт в своей манере, потому что само понятие «бельканто», мне кажется, немного утрачено. Очень мало кто поёт правильной техникой, все по-своему интерпретируют, по-разному звучат. Но есть певцы, слушая которых, понимаешь: это высочайшие профессионалы в техническом плане и в остальных тоже. Например, Хуан-Диего Флорес (его слышишь и понимаешь: школа уникальная), Эрмонела Яхо. Ещё у нас потрясающий бас-баритон Алекс Эспозито — поёт злодеев. Приятно, что эти певцы к тому же очень артистичны, отдаются роли так, как должен отдаваться настоящий артист. И люди понимают это, слышно по реакции публики.

LC: Расскажите, как Вы представляли себе работу именно в этой опере?

ОП: Никогда не представляю себе ничего. Я из тех людей, которым нужно увидеть, убедиться в той или иной легенде, истории. Приезд сюда для меня как творческого человека стал огромным удовольствием и большой честью. Ковент-Гарден — один из самых знаменитых ведущих театров мира. И это выступление важно для моей карьеры.

LC: Как думаете, представители других оперных домов уже приходили послушать Вас в этой роли? Даст ли это возможность спеть в тех местах, где Вы ещё не пели?

ОП: Пока мне поступило лишь одно предложение об ещё одном контракте в Ковент-Гардене. Посмотрим, может быть, действительно кто-то придёт на спектакли и захочет пригласить меня? Узнаю об этом позже, после того как всё закончится. Дай Бог! Мечтаю выступить в миланском «Ла Скала», например. Есть два театра, которые бы мне ещё хотелось покорить: «Ла Скала» и «Метрополитен Опера» в Нью-Йорке.

LC: Расскажите, пожалуйста, как проходит процесс оперных репетиций? Как я понимаю, «Сказки Гофмана» не новая постановка, то, что мы называем revival, повтор уже состоявшегося ранее спектакля?

ОП: Да, это revival, хотя изначально (ещё в 2020 году) именно в Ковент-Гардене должна была пройти премьера, но её перенесли из-за пандемии. Поэтому режиссер Дамиано Микелетто принял решение поставить «Сказки Гофмана» в других местах: уже состоялись постановки в Венеции и Сиднее.

LC: Итак, как всё начинается? Сначала Вы долгое время проводите в репетиционном пространстве, разбираете роли, движения?

ОП: Да, из всех артистов только Алекс Эспозито уже участвовал в этой постановке в Венеции. А для всех остальных — всё с нуля. Единственное, были фотографии, видеозаписи постановок в Венеции и Сиднее, если нужно увидеть детали. Наша Элеонора, главный ассистент Дамиано, которая всегда занимается revivals (кстати, феноменальный режиссёр!), всё рассказывала и показывала. Она подмечает мельчайшие детали, очень внимательна, профессионал высочайшего уровня.

LC: Во время репетиций певцу больше рассказывают именно о роли, не о вокале, верно?

ОП: Режиссёры, в принципе, ничего не говорят про вокал. Они объясняют сценическое действие. Думаю, Ковент-Гарден уже знает, какого уровня певцов приглашать на конкретные постановки. Здесь не нужен коуч по вокалу. Но на всех постановках есть языковой коуч, который в совершенстве владеет вокальной техникой того или иного языка. С нами всегда была учитель по французскому Соня, она сама бывшая певица и очень здорово подсказывала какие-то вещи даже носителям языка. Благодаря ей в данной партии я улучшила исполнительское мастерство на французском.

LC: А дальше? Какие ещё этапы репетиций: так называемая работа сидя (sitzprobe), в репетиционной комнате, на сцене?

ОП: Работы сидя у нас не было. Мы сразу приходили на репетиции и делали оперу по частям: сначала пролог, потом первый акт, то, что непосредственно касается Олимпии. Приходишь, режиссёр объясняет суть сюжета, что должно быть, согласно его видению, какие движения. Так и идет процесс! По кусочкам склеиваем, потом начинаются прогоны, дальше вся опера целиком, оркестровые репетиции, несколько сценических в костюмах.

LC: В Вашей роли много гэгов и трюков. Например, когда Олимпия собирает обручи и надевает их на Гофмана, на неё падают цифры, а она должна победно поднять руку со своей. Расскажите, были моменты, когда что-то не совсем получалось, как это преодолевалось?

ОП: Мне всегда интересны вызовы, и здесь их оказалось очень много. Было интересно узнать, что есть разница между движениями куклы и робота: в данной постановке она именно робот, причём умный, быстро считает. Вся ария сопровождается цифрами, которые надо рисовать на доске и в воздухе. Я исполняю сложные вокальные вещи, и в этот момент на меня навешивают 30 обручей. Мне самой было интересно, как я с этим справлюсь? Но, слава Богу, всё хорошо.

LC: Вам нужно было время, чтобы освоить эту походку, спокойно петь, двигаясь как робот?

ОП: У меня это всегда естественно получается. Просто даю себе установку: «Ты — робот». Это, наверное, старая база во мне говорит, знания, обучение актёрскому мастерству ещё в консерватории. Самое главное, не научиться правильно двигаться, а заставить себя чувствовать, что ты робот. Тогда движения будут соответствовать этому внутреннему ощущению.

LC: Актёрское мастерство — тоже часть профессии певца?

ОП: Естественно. Это огромная составляющая профессии, потому что певец — не просто человек, который вышел на сцену и спел. Возможно, в какие-то ранние времена так и было. Но давайте начнём с того, что сейчас люди не поют, как раньше: некоторым певцам было достаточно выйти и открыть рот — они душой и сердцем, голосом выражали всё, что нужно, делая минимальные вещи на сцене. Сейчас мы живём в век экстрима, людям нужно шоу. Поэтому певцу нужно круто петь, уметь создавать голосовую эквилибристику, но при этом ещё делать на сцене невероятные вещи. На людей это производит сильное впечатление, в этой опере особенно. Моя коллега Эрмонела Яхо, допустим, должна двигаться на костылях.

LC: Кажется, в этом основная задумка постановки: борьба между физическими ограничениями персонажей и желанием любить, быть любимыми.

ОП: Спектакль очень глубокомысленный, и это первая постановка «Сказок Гофмана», где я себя чувствую не просто маленькой составляющей, которая вышла, что-то сделала в своем акте и ушла. Я вообще по-другому увидела эту оперу, полюбила её. И мне очень нравится идея Дамиано погрузить Гофмана в разные временные рамки: встреча с Олимпией — это школа, Антония — его молодость и юношество, Джульетта — зрелость, а пролог и эпилог — старость. Он разбит жизнью и возрастом, одинок, пьёт абсент, и все его героини в конце приходят к нему как истории из жизни. Даже этот странный человек на ходулях, которого мы видим в прологе и эпилоге, возможно, тоже призрак из прошлого.

LC: Расскажите о взаимодействии с Вашими коллегами. В этой опере действительно собрался невероятно звёздный каст.

ОП: Могу рассказать обо всех. Ощущения — как будто мы уже 100 лет работали вместе. Ни у кого нет ощущения звёздности. Тот же Хуан Диего — открытый, свободный человек, который понимает и уважает профессионализм в других. Эрмонела такая же, но с ней мы уже работали вместе в Барселоне, тоже пели «Сказки Гофмана» в другой постановке. Никаких проблем, мы прекрасно работаем и вне работы тоже проводим время, можем потусить, пообщаться. Постоянно шутим друг над другом, чувство юмора — это наше всё.

LC: А как Вы следите за дирижёром, как выстраивается взаимодействие во время выступления?

ОП: Дирижёр, как я люблю говорить, вообще собирательный образ, он должен объединить всех и вся. У нас, как мне кажется, прекрасное взаимодействие с Антонелло Манакорда. Я его тоже хорошо знаю, мы работали не один раз вместе. Он прекрасный дирижёр, который всегда слушает певцов, следует за ними. Мне не нужно его видеть, а ему не нужно видеть меня: у Антонелло прекрасная интуиция.

LC: То есть Вы в хорошем смысле предсказуемая певица?

ОП: Да, именно так.

LC: Смогли ли Вы за время репетиций увидеть изнутри, как работает Королевская опера?

ОП: Уровень театра обусловлен качеством выполнения всех его функций, и мне, работающей много лет в Мариинском театре, в этом смысле грех жаловаться: у нас костюмеры, гримёры, цеха — вся работа делается на высочайшем уровне. Здесь я тоже вижу: это и правда лучший оперный дом. Но театр великим становится не из-за внутренней структуры, главное, кто поёт на его сцене. Королевская опера приобрела имя благодаря выдающимся дирижёрам и певцам.

LC: Вы сейчас поёте для британской публики (хотя наверняка здесь есть люди и из других стран), чем она отличается?

ОП: Публика везде, безусловно, разная. Но есть одна вещь, которая работает с любым залом мира — на сцене ты должен быть искренним и настоящим. В чём это заключается? Важно доставить людям удовольствие тем, что ты умеешь делать. Это всегда работает на тысячу процентов! Поэтому да, публика прекрасная, зрители с такой радостью и восхищением приняли постановку! Но спектакль не совсем детский, я бы не повела сюда детей.

LC: Расскажите об особенностях спектакля, на что нужно обратить внимание?

ОП: Здесь в каждой части есть очень интересные идеи. Например, Олимпия: не кукла — робот с процессором в голове. Эрмонела — не только певица, но ещё и танцовщица, у неё много балетных элементов, включая смешные эпизоды с маленькими девочками-ученицами. В части с Джульеттой есть совершенно потрясающий момент, когда душа Гофмана остаётся отражением в зеркале, а тело выпадает наружу (для этого, конечно, нужны два человека — сам певец и его сценический двойник). Очень эффектно, когда дьявол разбивает виолончель, он в каждой части что-то ломает (куклу, виолончель, утаскивает тело со сцены). Ещё интересное решение: Никлаус — птица (а не женщина, как часто интерпретируют) и, кроме Гофмана, его никто не слышит. Это раскрывает две стороны каждого человека — свет и тьму. Свет (Никлаус) всегда пытается вытащить, спасти, а тьма (дьявол) тащит на дно — это искушение, которое приводит к краху или к победе, то, что есть в жизни каждого человека.

LC: Для понимания постановки важно знать литературную основу, нужно читать рассказы Гофмана?

ОП: Конечно, неплохо бы знать Гофмана, но в целом это иное произведение. Очень часто оперы расходятся с литературным источником, поэтому знание рассказов может не слишком помочь в восприятии спектакля.

LC: Мы знаем Оффенбаха как автора многочисленных оперетт, как Вы думаете, почему он написал только одну оперу?

ОП: Возможно, опера заняла бы ведущее место в его творчестве, если бы он не умер до того, как закончил «Сказки Гофмана». Наверное, под конец жизни Оффенбах захотел сделать что-то серьёзное, и, хотя в «Сказках» есть много юмора, это очень глубокое и серьёзное произведение. Особенно в части с Антонией или в моменты появления дьявола — мороз по коже!

LC: Что Вы заберёте с собой как опыт, как воспоминания об этой работе?

ОП: Думаю, всё, что буду помнить, всё заберу! Мне кажется, одно то, что я спела на сцене этого театра и получила такие овации, останется в памяти на всю жизнь. Написанное в социальных медиа — последняя вещь, на которую я обращаю внимание, мало занимаюсь соцсетями, далека от этого. А вот реакции людей — это апофеоз данной истории. Обо мне начинают говорить, даже некоторые друзья пишут из Америки, что до них дошли слухи о выступлении. У меня масса впечатлений!

Кстати, учитывая грим, меня редко узнают. Но вдруг вчера женщина воскликнула: «О Боже мой! Это вы пели Олимпию? Правда, что вы живая? Или всё-таки робот?». Мой агент прислал рецензии: почти все критики пишут о кристально чистом исполнении. Для меня, как колоратурного сопрано, это очень важно: нужно владеть голосом так, чтобы каждая нота попадала в середину, иначе вся эта эквилибристика не имеет смысла. Даже одна нота может испортить впечатление. В куплете с вариациями высокие ноты не сложны, если технически вложены в тело: нужно контролировать, зафиксировать, чтобы они были только на дыхании. А ещё в нескольких рецензиях писали: «Олимпия так двигалась, что невозможно поверить — это человек?». Кстати, момент, когда робот врезается в стену, был моей идеей — и получилось смешно, видно, как дьявол управляет Олимпией, как мальчик машинкой.

LC: Что бы Вы ещё хотели спеть в будущем?

ОП: Очень хотела бы спеть в «Царской невесте», «Жизни за царя» — в русских партиях. Из зарубежных — Джульетту, причем и Беллини, и Гуно. Мечтаю спеть «Манон» Массне, Офелию в «Гамлете» Тома, это безумно красивая музыка, её нигде не ставят. Но мы живем в мире агентов, они все решают, продают, сама я не могу предлагать эти партии. У всех театров есть запланированный репертуар, их задача — найти певцов для этого репертуара. Поэтому чаще приглашают петь в том, в чём тебя уже видели и слышали раньше. Но поживём — увидим.