Кирилл, любите ли Вы Лондон?

Люблю! Очень многое связано для меня с этим городом, страной, с культурой. Конечно, не прямое родство или корни, хотя странным образом, когда я сдавал тест ДНК, 36% оказалось с острова. У меня есть вопросы к бабушке, кажется…. Но так или иначе я всякий раз восхищаюсь английским культурным наследием и чувствую себя здесь чертовски хорошо. Ну и мои студенческие годы, проведенные в Хартфордшире, в Британской высшей школе дизайна, оставили приятные воспоминания. Жду не дождусь, когда пойду куда-нибудь обновить этот ресурс, хоть в V&A зайду.

Видя свои афиши на улицах, какие испытываете ощущения?

Не знаю, не могу сказать, что испытываю восхищение собой. Я сделал одну фотографию для мамы… А так, спокойно отношусь. Наверное, таково наше время, когда ты абстрактное искусство продаёшь всё равно своим лицом.

Абстрактное?

Беспредметное искусство, неощутимое. Нет, правда, приятно, когда друзья из Лондона присылают фотографии: эй, привет, это ты? На самом деле концерт – большая работа всей маркетинговой команды, фонда, вообще всех организаторов, за что им браво.

Вы ощущаете команду за своими плечами?

Свою маленькую команду Richter Trio, конечно. Это мой узкий круг, почти семейный. Мои музыканты – моя семья, с которой вместе выходим на сцену. А еще есть люди, которые работают, так скажем, в тени. На самом деле огромная часть того, что видит зритель, их заслуга. И мы рядом, продуцируем идеи вместе. Я их ощущаю, возлагаю на них очень много надежд, а они – на меня. Одному человеку всегда сложно что-то сделать – это огромная работа команды. Огромное спасибо Фонду развития культуры и искусства Узбекистана и каждому, кто принимал участие в организации концерта.

Знаете, сейчас вирусятся видеоролики, в которых какая-нибудь звезда снята с собой же в детстве. Что бы вы сказали себе пятилетнему?

Пятилетнему? Вот пятилетнему ничего бы не сказал. У меня было счастливое детство, хоть и бедное. И то, что я перепробовал огромное количество дел, профессий до того, как сделать музыку профессией, однозначно плюс моей судьбы. Поэтому я бы не сказал ему: «Садись за фортепиано, тебе гораздо раньше нужно начинать». Может быть, я бы посоветовал вложить несколько долларов в акции Apple, например, или что-нибудь в этом роде. Чтобы сделать жизнь подростка более комфортной.

То есть жизненный виток, когда уходили из музыки, занимались дизайном, Вас обогатил?

Ну, разумеется. После моего британского образования я вообще иначе стал смотреть на культуру и личные творческие проекты. Для меня сразу открылось так много вещей визуальных, вообще появился в арсенале новый способ разработки, целая концепция. Я делаю то, что любят называть deep research: рефлексирую, куда двигаюсь. Может быть, это смешно, но мне кажется, композитор или любой художник в широком смысле слова, человек, который что-то создает, должен работать именно так. Иначе есть опасность создания вторичных вещей.

Мы должны сначала изучить все, что создано до нас. Потом создать свое, и это будет, естественно, похоже на услышанное ранее. Дальше следующая итерация, и еще, и еще… Только так, мне кажется, есть шанс прийти к чему-то новому. Плюс огромное количество моего вдохновения ни в коем случае не связано с музыкой. Мне кажется, вообще это глупо – писать музыку, вдохновляясь музыкой. К творчеству должны побуждать люди, история, литература.

Вы написали цикл, вдохновленный Шекспиром.

Это совсем недавний балет Seven Ages, в основе которого знаменитый монолог Жака из комедии «Как вам это понравится?». Одноактный балет мы поставили с Марко Гекке. Он состоит из маленьких семи частей, вторящих частям в шекспировском монологе. Все начинается с рождения беззубого младенца, потом он становится ребенком, вырастающим в подростка, влюбляется в первый раз, идет солдатом на войну, дальше превращается в судью с вот таким животом, и, наконец, это уже вновь беззубый, как младенец, но уже старец, которого забирает смерть. Солировала прекрасная танцовщица Анна Юнг. Я очень рад, что это была девушка, потому что в оригинале текст можно трактовать очень маскулинно, как будто бы девушки не рождаются, не умирают, будто это не их судьба. Но очень хотелось, чтобы никто не мог сказать «man like a person».

Как Вы работали над Seven Ages?

Я начал изучать все, связанное с темой: от легенды о фонтане юности и заканчивая «Садом земных наслаждений» Босха. Меня тогда увлек прекрасный витраж в Кембридже со всеми возрастами, я очень долго его разглядывал. И потом сделал историю совершенно безвременную, без исторических привязок, то есть она может подходить к абсолютно любому периоду. Остались только стадии: от колыбельной для младенца до той же колыбельной, но уже спетой смертью, которая встречает персонажа в конце.

Вас пугает возраст?

Я и так не особенно уже мальчик. Но все время думал, что за каким-то поворотом меня настигнут пресловутые кризисы переходного возраста, среднего возраста, еще какого-то возраста. Проблема в том, что, видимо, я всегда очень занят, поэтому вообще не понимаю, как можно найти время на бессмысленные страдания. У тебя есть жизнь, она интересная, так много можно успеть сделать! Это как компьютерная игра со множеством опций для персонажа: давай, прокачивай скиллы. Окей, ладно, у тебя не получилось стать, не знаю, воином или паладином, и ты идешь в лучники или маги.

Играете?

Много играл. Сейчас времени найти не могу. Но вот, кстати, вчера, зашел поностальгировать. Для меня это тоже часть детства, напополам с братом: он стал гейм-дизайнером. И это была не только игра, но и способ общения с ним. Даже сейчас мы иногда играем вместе в сети в PlayStation 5.

Какая игра произвела на Вас впечатление?

Из шедевров могу назвать The Last of Us. Там музыка прекрасная, практически кинематография! Мне вообще нравится, что игры стали такими интерактивными. В Гарри Поттера, кстати, я играл в Hogwarts Legacy – ну, классно, полетал на метле, был каким-то странным гриффиндорцем, который почему-то знал заклинание avada kedavra.

 А Вы студентом какого факультета себя ощущали, когда книги читали?

Когда я был моложе, думал, что Слизерина. То есть я испытывал симпатию и к Гриффиндору, и к Слизерину, видимо, меня привлекал их контраст. Но гриффиндорцы мне милее все-таки, потому что сейчас я чистый гриффиндорец. Мы с нашим трио, с Аленой Зиновьевой и Августом Крепаком, шутили, что у нас точное попадание в образ гриффиндорской троицы – Гарри, Рон и Гермиона. Алена реально отыгрывает этот архетип: она самая рассудительная.

А Август – Рон?

Не думаю, что он согласен, но на самом деле Август самый храбрый и у него самая сильная энергия. Я, конечно, вынужден быть таким слегка Гарри, но этот образ – не моя история.

Как Вы пишете музыку? Компьютер или предпочитаете бумагу?

Сейчас я вообще не пишу на бумаге, конечно. Использую планшет, это экономит огромное количество времени. Те скорости, с которыми я сочиняю, исключают любую бумагу. Только на этапе создания, так скажем, мудборда, клею на стену рядом с инструментом маленькие заметки по регистровке, оркестровке, каким-то основным мелодиям, концепциям. Вот это я люблю писать от руки.

А в основном ты просто идешь к инструменту, ставишь рекординг и начинаешь импровизировать часами, днями, потом выбираешь из этого материала что-то достойное. Намываешь золото, годные крупицы, с ними работаешь, развиваешь в вариации. Потому что я в принципе пианист, сочиняю на фортепиано. Но часто важно искать вещи, которые хорошо прозвучат на определенном инструменте, если это касается оркестровой музыки. Просто бесконечное количество занудного труда, который мало кто выдержит. Самая, мне кажется, унылая часть работы композитора. А потом ты выходишь на сцену или видишь постановки, готовый балет, слышишь свою музыку на каком-нибудь мировом событии – и это какое-то невероятное ощущение.

Ваша музыка звучала в заставке футбольного чемпионата…

Да, или, например, на Олимпийских играх. Это тоже что-то странное, потому что ты понимаешь: она совершенно уже не имеют ничего общего с тобой как личностью. А еще иногда задумываешься, какое огромное число людей слушает твою музыку, но не знает тебя в лицо. Мне кажется, это хорошо.

Инструмент, он становится Вашим продолжением? Или Вы существуете как две личности?

Ну, я не думаю об этом. Скорее, просто инструмент. Если продолжать аналогию с миром Гарри Поттера, он как волшебная палочка. Другая, с другими качествами и особенностями, но тоже палочка. То есть я не скрипач, который с детства провел годы с одним инструментом. Мы, пианисты, немного такие, как сказать… морячки! Мы приходим, видим инструмент, играем. Просто есть определенные стандарты инструментов, стоящих во всех концертных залах. Если они в хорошем состоянии, то все примерно одинаковые. Горовец возил везде свой рояль. Но, мне кажется, он делал это потому, что в Советском Союзе не было и близко роялей того уровня, который производили в Нью-Йорке или в Гамбурге. Но я в большей степени композитор, мне интересны другие вещи.

Перед залом, большим залом, Вы остаетесь композитором, становитесь пианистом или переходите в состояние артиста?

Я переключаю этот режим, конечно, в момент первого шага на сцену. Наверное, когда начинается концерт. Кстати, чем больше людей, тем легче играть. Если их мало, ты воспринимаешь каждого как личность. А мне легче ощущать зал как стихию, скажем, океан. Создаешь волну, они ответили, значит всё в порядке, начинаешь создавать атмосферу. А иногда на месте зала что-то застывшее, и ты топишь холод своей энергией. Мы это очень часто обсуждали с Августом и с Аленой: иногда бывают такие аудитории, что первую половину выступления тратишь на то, чтобы вообще как-то заставить людей чувствовать. В итоге всё прекрасно, но выматывает жутко.

Сейчас задам вопрос, который меня как слушателя музыки очень интересует. Что такое музыкальный снобизм с точки зрения профессионала?

Было время, когда я сам грешил этим. Можно разделить снобизм на виды. Тот снобизм, который предполагает: ты недостоин, не имеешь права вылезать на сцену, какой-то мальчик просто играет на фортепиано… Вот это отвратительнейший снобизм. Но есть другой вид: он помогает отделить зёрна от плевел, посмотреть на себя критически и осознать, что даже несмотря на успех пьесы, сделана она неизысканно, простенько, людям нравится, но на самом деле надо бить тревогу, иначе все может скатиться к примитиву. Мне вообще ничего не нравится, невозможно достичь абсолюта.

Вы мне сейчас средневековых алхимиков напоминаете, которые искали философский камень.

Да нет! Ну очевидно же – это смерть: «Ой, как я доволен! Класс! Все, вот теперь я молодец». Мне кажется, только нездоровые люди полностью довольны собой. Я не говорю про нормальную самооценку, но про постоянное восхищение своими результатами. Ты можешь в шутку отметить: «Все-таки я классный композитор, да?» Но иронично и только в своем кругу. И еще я могу сказать, что никогда не испытывал зависти к людям, которые достигают вершин. Азарт появляется, да, потому что хочешь создавать что-то новое. А вообще снобизм, как мне кажется, делает мир хуже.

Вам наверняка часто задавали этот вопрос… Что Вы сейчас слушаете? И слушаете ли что-то перед концертом? 

Перед концертом ничего, перед выходом на сцену лучше запомнить то, что было на последней репетиции. А так я слушаю очень много электроники, вокальный музыки.

А как насчет старого рока?

Не сложилось. Отец слушал Led Zeppelin, Metallica, Scorpions, но это не моя музыка. Зато мне до сих пор нравятся средневековые бранли, под которые мы в детстве плясали, когда участвовали в реконструкторских походах.

Вы реконструктор!..

Да, на самом деле это важная часть жизни, которая и мне, и брату дала понимание безграничных возможностей воображения. Ты ведь по-настоящему можешь придумать мир и воплотить его в реальность!