С творчеством «путешественников во времени» я, к стыду своему, почти не знакома. В начале 1980-х мы с родителями уехали в Марокко, а когда вернулись, голова моя была собрана по некому условному франко-магрибскому лекалу: благодаря папе-меломану мой неокрепший детский слух услаждали Донна Саммер и Ottawan, Элтон Джон и E.L.O.

Наш навороченный виниловый Kenwood не переваривал ничего, кроме западной эстрады. На упитанных книжных полках стоял великолепно иллюстрированный Каванна на французском и Хичкок на английском, гнездились годы и годы журналов Paris Match и глянцевые книги про динозавров, без которых я не ложилась спать. «Машина» в это святотатство, конечно, вписаться не могла. Единственное исключение папа сделал для Высоцкого, и то потому, что тот был модно женат на француженке Влади.

Я слушала папины винилы, читала на французском про инопланетян и динозавров и находила советское телевидение странным после французских же телеканалов, по которым показывали «Планету обезьян» и японский суперблокбастер «Нинзя-воин Тобикагэ». Слух мой остался глух к альтернативной музлирике позднего застоя, а сердце — невосприимчивым к «новой правде», которая трудно прокладывала себе путь сквозь асфальт одобренной советской эстрады.

Да, мы, как и большинство граждан той эпохи, также местами недоедали, травились гнилой морковкой из гастронома и видели салями только на Новый год. Но у нас был Кенвуд, винил и Каванна, и когда мы переступали порог дома, то возвращались в мир, где было хорошо. Мы его видели, осязали, попробовали на слух и на вкус, он не был для нас палящей звездой в телескопе и неоткрытым материком на краю света, куда еще только отправлял свои корабли Макаревич.

Прошло много лет… Наш красивый, такой с виду непотопляемый корабль (привет, «Титаник») разбился в хлам. Привычная жизнь, как и семейная библиотека, развалилась на куски и разъехалась по разным квартирам. Кенвуд был продан, Paris Match свезен на дачу и скормлен камину. Наш «материк» разбился на острова, меж которых до сих пор мечется кучка нас – детей несусветного времени, обманутых в своих кругосветных иллюзиях. Мы не строим далекоидущие планы. Мы не умеем стареть. Мы почти ни во что не верим, и от этого циничны и мстительны.

Я помню клипы «Машины» начала 2000-х — в песнях появилась ткань зрелой, искушенной иносказательности напополам с чистой человеческой прямотой. И мне это нравилось. Я не то чтобы слушала их, но наблюдала за ними. Наверное, потому, что «догадываться» и «угадывать» интереснее, чем получать смысл в по буквам собранном виде. И потому важно было услышать их сейчас — на очередной «палубе» очередного «Титаника», который уже подает сигнал бедствия, но пассажиры еще об этом не знают.

Я слушала стихи, положенные на музыку, и думала, что мы все тут, в этом зале, провожаем закат перед какой-то очень темной ночью. Но у нас, как и у всего поколения, «склеенного» этими песнями, — есть механизм выживания. Мы знаем, что делать, когда корабль терпит бедствие, и при взрыве очередного «котла» в машинном отделении ухмыляемся себе под нос: фигня, бывало и хуже! «Машина Времени» — это, конечно, не о прошлом. Это всегда о будущем. О надежде, о тех, кто «в море», о живых, которые рады, что живы, сожалеют, но не сдаются, и, не зная, что за поворотом, азартно жмут педаль в пол. О том, что место, где свет, искать не надо. Потому что, если свет есть в тебе, — оно само тебя найдет.

Фотографии: Ксения Северина
Организатор концерта: Александрина Маркво, Bird and carrot productions