Вообще театральное чудо – это такая сложная вещь, совершенно невозможно объяснить, откуда оно берется и куда исчезает. Но тут все сошлось – зрительские ожидания, имя актрисы, тема пьесы. Идеальная история для проката в больших городах с обширным сообществом. Помните, как в 90-х к антрепризе принято было относиться с некоторым снобским холодком? Мол, а как же театр-дом, как же долгие репетиции, что за, простигосподи, «чес» – кудахтали многие. Но довольно скоро оказалось: можно в короткий срок поставить прекрасный спектакль и катать его по разным площадкам, и дело совсем не в сроках-площадках, а в таланте и искусстве.

«Вениамина» катают с большим успехом, и в Лондон команда приехала, когда публика была уже разогрета сообщениями о спектаклях в других странах.

Вообще, если подумать, Ахеджакова, звезда «Современника», возит свою антрепризу по миру… А вот теперь стоп! Надо сказать одну важную вещь: нечестно размышлять о театре, спектакле или актерах с точки зрения социально- общественно- или еще какой-то там по списку жизни. Нечестно по отношению к грандиозной актрисе, ко всей команде, к режиссеру. Работу любого художника важно рассматривать именно как саму работу, не используя мир вокруг в качестве поддержки.

И вот именно с этой, исключительно товароведческой точки зрения, можно сказать, что «Мой внук Вениамин» – спектакль восхитительно актерский. Бриллиант, а не спектакль! Такие помнят и рассказывают о них детям и внукам. Актерский спектакль. Так говорят о постановке, сделанной, чтобы зритель мог долго и с удовольствием наслаждаться игрой любимых актеров.

Две актрисы-гранда и двое молодых – две пары, два дуэта, которые временами сливаются в общий хор.

Когда Ахеджакова выходит на сцену, зал взрывается аплодисментами, и она, маленькая, изящная, идет мелким шажком, легко переставляя ноги в слишком больших ботиках. Она не ждет, пока стихнет шквал оваций – начинает играть сразу же, и зал повинуется, замолкает, чтобы слушать, не упустить.

Ее Фира – гениальная портниха, работающая в театре. Ахеджакова, проработавшая в театре-доме много лет, конечно, знает таких удивительных, талантливых людей, превращающих полотно в произведение искусства. Но люди для нее, этой Эсфири, художника — манекены актеров, замечательные модели. Возможно, это профдеформация, но и сын для нее – манекен, самый любимый, выпестованный, взлелеянный, но манекен.

Жену ему, конечно, необходимо подобрать правильную, не может же манекен сам что-то выбирать, куда-то ездить, чего-то хотеть? Милая Фирина кукла, ее сын, пухлощекий пупс, выросший в крупного лысоватого физика, ни разу на сцене не появляется – он то спит, то в командировке, а то и вовсе сбегает с собственной свадьбы. Зато она носит идеально отутюженные брюки. В руках Фиры они как парус пиратского корабля, и она сама — обаятельный пират, само гостеприимство, пока ее кто-то не выведет из себя неосторожным словом. Тогда Фира принимается вопить, и переход от покоя к гневу у нее моментальный. Это и смешно, и грустно. И, конечно, восхитительно сыграно: вдруг все идет не по ее, Фириному, сценарию.  

Крошечная Эсфирь в блестящей переливающейся блестками кофте похожа на крошечного рыцаря, разгневанного поведением своих слуг – они вдруг взбунтовались, не слушаются, обрели свое «я» и куда-то прутся. От гнева она физически увеличивается в размере, занимая всю декорацию.

Декорация – снятый с колес вагончик-бытовка, у которого то открывается, то закрывается передняя стена. На стену проектор высвечивает места действия (кухни, парки, гаражи) и дни (ноябрь 1985, январь 1986). Фирина кухня отличается от кухни ее двоюродной сестры Лизы только другой картинкой настенного календаря – у Лизы она с котиком.

Лизу играет Александра Ислентьева – давнишний петербургский и московский театральный зритель ее хорошо знает – обладательница восхитительного голоса, которым актриса сыграть может совершенно все. Она играет трагедию, шутя, а комедию – так, что заплачешь. Ислентьева долго работала в театре «Эрмитаж» у режиссера-эксцентрика Михаила Левитина, много играла в спектаклях Николая Шейко. И тут вспоминается ее роль матери в спектакле «Последнее письмо» по Василию Гроссману, которую она сыграла лет двадцать назад. Тихий-тихий образ, который Ислентьева превращала почти в Иокасту ХХ века. Здесь она тоже не шумит, но работа акушеркой в роддоме и совершенное одиночество превращают спокойствие в тонкую, как игла, выносливость.

В «Вениамине» весь трагический пласт – война, еврейская тема – отчетливо слышен, но так привычен, будто бы стократные повторения отшлифовали боль, которая больше не царапает. Вот дуэт Ахеджаковой и Ислентьевой ведет партию: все погибли, все наши Винаверы погибли – они будто бы читают заупокойную, но настолько часто, что она скорее звучит по давно сформированной привычке.

Две больших актрисы играют текст Улицкой так, как будто бы едят торт. Ахеджакова и Ислентьева наслаждаются репликами – и собственными, и друг друга, приглашая зрителя присоединиться к этому пиру. А зритель-то за тем и пришел и тоже абсолютно счастлив. Актрисы прямо-таки – простите за вольность – резвятся. Они играют двоюродных сестер, которые знают друг друга как облупленных, и их пикировки, шпильки, шуточки привычны им самим так же, как привычна ручка чайника, который ставится на плиту одинаковым движением день за днем, десятилетие за десятилетием.

Текст буквально присвоен актрисам. Ахеджакова и Ислентьева не то, чтобы обращаются с ним вольно – просто он их часть. И эту составную они с легкостью превращают в игру, в удовольствие – каждый взгляд, каждый жест и слово. Чистая радость наблюдать за их существованием на сцене – легким, игривым, изящным.

Играть с Ахеджаковой и Ислентьевой молодым актерам довольно трудно. Не только из-за вполне понятного пиетета. Юную Сонечку, «подходящую жену», играет Ольга Грудяева. У нее головокружительно сложная задача. Улицкая определяет свою героиню как овечку, личности в ней почти нет, пишет автор. Зато есть глаза, есть коленки, волосы, челка и губы как цветок. По сути, Грудяева играет рождение личности из подростка. И принимает эту личность Лиза как заправская акушерка и, (конечно!), как Эсфирь.

Грудяевой приходится отталкиваться от внешнего: полудетского пальто, носков коричневых ботинок, которые она ставит внутрь. Вот она сидит на табуретке, дергая завязки дурацкой шапки, между Фирой и Лизой, а те показывают ей альбом с фотографиями (бархатный, золотой!) и рассказывают историю семьи. Молча слушает она эти Четьи-Минеи, хлопая ресницами, совершенно не понимая ничего. А старшие и говорят-то не для нее, все больше для себя. До Сонечки тут до поры до времени никому и дела нет, она же манекен для пошива свадебного платья. Постепенно ее движения становятся все более женственными и четкими – и тогда из овечки, манекена она превратится в человека.

Ее ухажера Витю играет Глеб Ромашевский, одетый в советскую солдатскую зеленую форму. Это комедийный герой, почти гротескный — такой юный Гаргантюа. Смущение заставляет Витю делать уморительно смешные гримасы, пыхтеть и потеть, он застенчив до неуклюжести, но при этом прямо-таки отчаянно смел. Этот Витя безнадежно ходит вокруг Сонечки, постепенно сужая круги, пока она не оказывается в его объятиях – совершенно случайно вроде бы, но неминуемо.

Изумительно точно снятые манеры – в одной из сцен Ромашевский играет своего персонажа до содрогания омерзительным. Он так противно сосет пивко, так гадко рыгает. И бедная, бедная Соня не знает, куда деваться от него, ей неловко, а вместе с тем в этом образе столько сочувствия к персонажу. Вот главное слово этого спектакля — «сочувствие»!

На календаре — 1986-й. До вывода войск из Афганистана — два года, до первого путча — пять. До февраля 2022 — немного больше. Но пока вся компания сидит за столом — веселые, помирившиеся люди. В животе Сонечки растет крошечный Вениамин. И как хорошо, что тогда, в 1986-м, никто, никто еще ничего не знал.