Когда мы думаем о шахматах в литературе, то неизменно представляем игру неким интеллектуальным поединком, а игроков — безумцами или, в лучшем случае, гениями. Кажется, что принципы самой игры тянут за собой цепочку конкретных ассоциаций — соперничество, стратегия, власть. Вспомним, например, обезумевшего гроссмейстера Лужина у Набокова, доктора Б. из «Шахматной новеллы» Цвейга, который пытается сохранить рассудок, играя сам с собой в одиночной камере, интертекстуальную модернистскую игру в шахматы в джойсовском «Улиссе».
«Мы будем в шахматы играть с тобой»: об одном мотиве в «Бесплодной земле» Т. С. Элиота
Совсем другое дело — «Бесплодная земля» Т. С. Элиота, своего рода рифмованный «Улисс», опубликованный в том же 1922 году. Осмысляя европейский мир после Первой мировой войны, Элиот плетёт поэму из культурных цитат, отсылок, заигрываний и имитаций. Среди них находим и игру, страсть к которой поэт унаследовал от отца. Любопытно, однако, что для такого большого любителя шахмат, как Элиот, шахматный мотив в «Бесплодной земле» — практически единственное упоминание игры во всём его творчестве. И даже здесь — только одна строчка. Впрочем, достаточно любопытная, чтобы посмотреть на неё поближе.
Вторая из пяти частей «Бесплодной земли» открывается названием «Игра в шахматы». В ней разворачиваются две сцены о двух женщинах, аристократке и посетительнице лондонского паба. Разные внешне, но тождественные в жизненных обстоятельствах, словно белые и черные фигуры на шахматной доске, они играют в одну и ту же игру. В первой — современная Клеопатра в уединении дворца скучает в окружении драгоценностей, парфюмов, шелков и множественных литературных аллюзий. Мы слышим её прерывистую речь, в которой она обращается к молчаливому собеседнику. Её вопросы: о чём он думает, почему молчит, чем заняться завтра, что вообще делать – редко удовлетворяются скудными ответами супруга. Именно здесь в ответе на последний вопрос появляется смыслообразующая строчка всей части: «Мы будем в шахматы играть с тобой».
Внезапно мы переносимся в шумный бар, где разговор двух женщин постоянно прерывается криками бармена: «ПОТОРОПИТЕСЬ: ВРЕМЯ», напоминающего о закрытии заведения. Муж Лил возвращается из армии, а она так и не сделала себе новые зубы и совсем подурнела после аборта. Монолог отчитывающей подруги погружает в пропасть тоски и одиночества Лил. Вторая сцена сбивает ритм поэмы через разговорность речи, повторы и обрывистость фраз, которые заканчиваются последними словами Офелии в «Гамлете»: «Покойной ночи, сударыня; покойной ночи, дорогие сударыни; покойной ночи, покойной ночи». Редкий читатель не вспомнит, что Офелия делает после этих слов.
Рассмотрев обе сцены, вернёмся к шахматам и попытаемся понять, почему они вообще появляются в качестве варианта для времяпрепровождения супружеской пары:
С утра горячий душ,
Днем, если дождь, машина. А теперь
Мы будем в шахматы играть с тобой,
Терзая сонные глаза и ожидая стука в дверь.
И вдруг мы замечаем, как семантический ореол шахмат начинает размываться. Их символическое значение редуцировано до способа убить время в ожидании следующего «стука в дверь». Игра перестаёт быть означаемым для сражения способом вернуть (потерять) контроль над своей жизнью, а шахматная доска становится пространством отчуждения. Кажется, её можно заменить на любой другой элемент домашних развлечений — книгу или рукоделие, и ничего не поменяется. Но здесь важно вспомнить, что в игре обычно участвуют двое. Шахматы становятся символом отчуждения в супружеской паре.
В полифонии «Бесплодной земли» мы отчётливо слышим два женских голоса. В своей нестройной фрагментарности они соединяются друг с другом в единый монолог женского одиночества. Шахматы становятся символом брака, лишённого любви. Употреблённый в одной единственной строчке, этот символ мерцает в обеих сценах второй части поэмы и разносится эхом по всей элиотовской Пустоши. Читательские ожидания обмануты — в шахматной игре нет ни соперничества, ни безумства, ни игры как таковой. И это, быть может, гораздо ближе к реальности, чем всё написанное о шахматах до и после Элиота.