Короткий рассказ «Сон смешного человека» Достоевский написал за несколько лет до смерти и затронул в нем сразу несколько тем, интересовавших его на протяжении всей жизни. Нелепый, беззащитный человек, поставленный в крайние обстоятельства в большей степени своим характером, нежели событиями, вязнет в собственной философии и приходит к трагическому решению. А затем что-то спасает его через очищение, приводит к возрождению. Наш герой приготовил пистолет. Решил застрелиться. Но неожиданно уснул. Увидел сон и проснулся новым человеком.
В режиссуре Лоуренса Босвелла (он же автор сценической адаптации) действие перенесено из Петербурга девятнадцатого века в Лондон века двадцать первого, и это удивительным образом ничего не меняет в истории. Спектакль играет Грег Хикс, актер шекспировского репертуара и шекспировских же страстей. Тут он старается держать свой темперамент в узде, только пару раз давая ему выход.
Обычно этого безымянного героя Достоевского играют очень молодые люди, играют растерянность и тоску, заставляющие его свести счеты с жизнью. Но в этом спектакле привычная трактовка летит в тартарары прежде всего потому, что главный герой – человек зрелый. Он в паре предложений рассказывает свою историю: родился, учился, университет, карьера, друзья, женитьба, развод. Однажды просто человек даже называет свое имя, но так, впроброс, и мы понимаем – для него это неважно. Все равно он просто смешной и глупый, во всяком случае, так говорят окружающие.
Сцена в баре, когда герой разнимает двух своих неожиданно сцепившихся в потасовке приятелей, выглядит почти тошнотворно. Ребята хлебают пиво, причмокивая пеной, курят сплюснутые сигаретки, растопырив пальцы, вытянув по-обезьяньи губы, гадко ссутулившись, загребая ногами. Зачем таким объяснять про смысл жизни? Героя Хикса сшибает с ног волной смешков, он неуклюже отшатывается, растопырив руки, вот-вот упадет. Грег Хикс играет их всех. Но других героев он “демонстрирует”. Всех, кроме своего смешного человека, которого показывает со всей возможной глубиной.
Вот он достает из кармана телефон в дурацком чехле в горошек, смотрит в него так, как обычно смотрят дальнозоркие люди, чуть откинув голову, приподняв брови, и роняет безразлично: “ О, женщина бросила” и небрежно сует телефон обратно. Плевать ему на женщину, и чем дальше, тем неприятнее герой. Бесстрашно показывая его темные стороны, Хикс при этом становится все более беззащитным.
Поворотным событием рассказа Достоевского становится встреча с девочкой в обносках, которая просит у него помощи, а тот отталкивает ее так сильно, что она падает наземь. Хикс, точно фокусник, извлекает откуда-то яркую розовую бейсболку в стразиках, играет ближневосточный акцент, играет голос девочки. Он не сюсюкает, но голос его тает, как мороженое, мягчает, наполняется ужасом и просьбой. «Какая-то беженка, – раздраженно говорит он, – откуда-то приехала с мамашей, чего-то ждет, кого-то боится». Он держит в руках кепочку, а потом вдруг отшвыривает ее и орет безобразно, выворачиваясь от крика наизнанку: “Отвали от меня, отвали!”
Этот человек страшен, но не жалок, не измучен. Он приходит к самоубийству не от отчаяния, а будто бы ставит опыт над самим собой в диалоге с жизнью. Пистолет, который он бережно достает из чемодана, в его руках не выглядит орудием убийства. Это в большей степени микроскоп, с помощью которого герой надеется найти причину бед.
Надо сказать, что “Сон смешного человека” идет в Marylebon Theatre, это именно его продукция, а не “заезжая гастроль”. Театр тесно связан с именем Рудольфа Штайнера, философа и мистика, театрального теоретика и практика, и в спектакле отчетливо ощущается влияние штайнеровских идей. Антропософия, учение Штайнера, постигает природу человека и мира, путь духовного преображения, причем такого, которое не назвать словами.
“Антропософия есть путь познания, стремящийся привести духовное в человеке к духовному во Вселенной. Она возникает в человеке как потребность сердца и чувства”, – такое ощущение, что это цитата из дневника героя Достоевского, а не трудов Штайнера.
Философ относился к театру, как к месту, способному совершить над человеком духовное преобразование. Именно это и происходит с героем “Сна”: в трактовке Босвелла и Хикса “Сон смешного человека” – это настоящая штайнеровская мистерия. История про абсолютную трансформацию человека, про религиозный мистицизм, материю и дух. Путь от среднестатистического человека до проповедника (но не мессии!) герой Хикса проделывает за час пятнадцать без антракта, пользуясь всеми доступными сценическими средствами. Свет, звук, видеопроекции, театральный дым. И, конечно, актерский инструмент: собственное тело артиста.
Спектакль делится на три неравные части: жизнь, сон, преображение. Сон сложнее всего. Вот смешной человек видит во сне, как стреляет себе в грудь: по всем конечностям идет жуткая рябь, ледяное дыхание смерти. Вот он становится духом, путешествующим через пространства, и за спиной его в тяжком взмахе раскрываются огромные крылья, то ли серые, то ли пыльные, толком и не разберешь. Когда герой его попадает на остров со счастливыми аборигенами, Хикс даже не пытается играть их: они слишком чисты, слишком счастливы, идеальны, чтобы их “демонстрировать” так же, как земных своих приятелей.
Иногда кажется, что артист переживает буквальную физическую трансформацию. Выглядит это временами страшновато, как и полагается мистическому таинству. Движения героя то дерганные, подобно пружинной кукле, то замедленные, словно в воде. Это точно штайнеровская эвритмия (режиссер по сценическому движению Гарри Шефтон): с широкими движениями рук, раскрытыми в объятиях для всего мира.
Сон закончится печально. “Я развратил их всех!” – говорит герой и Достоевского, и Хикса. В эту секунду он каменеет, глаза становятся надменными, тяжелыми, бычьими. Он буквально смаргивает мелькнувшее выражение Юлиуса Цезаря (которого, кстати, Хикс играл), сбрасывает его с себя, точно латы, и остается новым, переродившимся. Разум чист. Он понял все.
В финале спектакля в буквальном смысле падает завеса – тонкая ткань на заднике сцены, – обнажая машинерию спектакля. Все, что призрачно мерцало на ткани, сейчас ясно видно: светофор, гирлянда лампочек, забор, деревце. У Достоевского в финале герой срывается на невнятное истерическое бормотание: “А ту маленькую девочку я отыскал… И пойду! И пойду!” В спектакле же интонация финала ясная, чистая. Герой не безумен. Он обрел новый дух и теперь знает, что та девочка – из Сирии, знает, какие документы ждет она вместе с мамой.
Стать проповедником после увиденного сна, что же может быть глупее! Над ним продолжают хохотать в пабах, и ему все еще неприятно. “Перестаньте смеяться! – Повелительно бросает этот новый несмешной человек на шелест зала. – Особенно фыркать!” И зал послушно затихает на выдохе, неоконченный смешок повисает в воздухе, а Грег Хикс уходит за кулисы, легко подхватив странный деревянный чемодан.
