На масштабной выставке “После импрессионизма: изобретая современное искусство” (National Gallery, 25 марта – 13 августа 2023) среди других мастеров будет представлен Поль Гоген. Один из самых узнаваемых живописцев, он был куда более противоречивым, чем может показаться при взгляде на его живопись.
Поль Гоген: брокер, философ и “благородный дикарь”
Поля Гогена (1848 — 1903) многие знают по красочной живописи с большими плоскостями сочных тропических цветов. История жизни художника на первый взгляд укладывается в романтическую канву: парижанин, успешный брокер и семьянин, на досуге занимавшийся живописью, в какой-то момент бросает всё ради “хобби”. Работы Гогена в 70-е годы даже принимали в официальный парижский Салон, тогда же он подружился с импрессионистом Камилем Писсарро (1830 — 1903). Позже, на независимой выставке критики оценили одну из работ Гогена и сравнили его стиль именно с Писсарро. Однако ранние вещи Гогена не похожи на его более позднюю и широко известную манеру. Как так вышло, что человек, который был не намного младше поколения импрессионистов, отказался от изображения световоздушной среды в пользу плоскостей чистого цвета? Как менялся метод Гогена и в чем его противоречия?
Вероятно, важную роль в тяготении к южным тропическим цветам и фактурам сыграло детство художника — до семи лет он жил с матерью-креолкой в Перу. Видимо оттуда же его тяга к путешествиям: вернувшись во Францию ради учебы, он поступил в Мореходное училище и ходил в плавания по всему миру в качестве ученика лоцмана. После, сделав карьеру брокера и создав семью, Гоген постепенно пришел к состоянию “дикаря”: бросил работу, путешествовал, наблюдал за строительством Панамского канала, жил и работал в Арле с Винсентом ван Гогом (1853 — 1890).
Поль Гоген, “Кафе в Арле” (1888)
Противоречия Гогена тонко подметил искусствовед Лионелло Вентури: он писал, что художник с одной стороны ощущал “потребность в теории”, с другой — мечтал о “диком искусстве”. Знал, “что он не поэт, ибо не умеет любить”, но сам себя называл человеком чувства (впрочем, художник считал, что также в нем живет “индеец”). Гоген, по словам Вентури, “претендует на идейность своего искусства, и, чтобы создать картину готов писать об этом философский трактат”, но это не та теория и не те трактаты, которые роднили бы его сфранцузским академическим искусством.
Во Франции (да и вообще в Европе) большую популярность имела легенда философа Просвещения Жан-Жака Руссо о “благородном дикаре”, но именно Гоген, как заметил Вентури, заплатил жизнью за ее воплощение. В художнике сочеталась нежность и цинизм, любовь к натуре и постепенный переход к декоративности живописи.
Зрелые работы Гогена — отличная иллюстрация того, как развивалось искусство после импрессионизма. Постепенно он отказался от эффектов света и тени, от слияния в свете дополнительных цветов (как это делали, опять же, импрессионисты). Гоген говорил: “Чистый цвет. Всем надо пожертвовать для него. Ствол дерева синевато-серого локального цвета становится чистым синим. То же и со всеми цветами”. Это практически противоположно импрессионистскому стремлению к передаче световоздушной среды — так Гоген подошел к символизму и эффектной декоративности, за счет которой его сегодня узнают (а еще его живопись хорошо смотрятся в виде принтов на сумках, футболках и прочей продукции).
Поль Гоген, “Женщина, держащая плод” (1893)
В 1891 году художник уехал на Таити, где в 1892 году создал целых восемьдесят картин. Вентури пишет, что пребывание на Таити сократило Гогену жизнь, но “стало спасением для его искусства”. В его работах появилась внутренняя уверенность. Ненадолго съездив во Францию, в середине 90-х, он навсегда вернулся в Океанию — жил на Таити, потом на острове Хива-Оа. Многие самые известные свои вещи он написал именно тогда. На родине его критиковали за “ублюдочные формы, созданные метафизически беспомощным воображением”. Правда, почти сразу после смерти художник получил признание — в 1906 году в Париже прошла большая выставка его работ.
Поль Гоген, “Забава злого духа” (1894)
Вентури видел драму Гогена в “символических эквивалентах, не поддавшихся сознательной аллегории”, в примитивизме, переходящем в дикарство, из-за чего сложно считать смысл тех самых чистых цветов. Непонятно, “что хотел сказать автор”. Сегодня отсутствие однозначного смысла скорее актуально — ведь для тиражности символа он и должен быть неоднозначным, как образы Гогена. Его цветовые плоскости похожи на ломти экзотических фруктов, он любуется плотной кожей натурщиц, а их изображения лишены переслащенного салонного ориентализма. Из романтического героя Гоген в XXI веке превращается в интуитивно понятного мастера.