Дмитрий Глуховский: пока войну на себе не почувствует каждый… она будет продолжаться, продолжаться и продолжаться!

Вы помните фреску «Сотворение Адама»? Я увидела ее в спектакле «The White Factory» так же отчетливо, как любой посетитель — на потолке Сикстинской капеллы. Только в контексте пьесы назвала бы ее «Сотворение Иосифа»…

В тот момент, когда в дом главного героя с оглушительным стуком (а на деле — без стука) врываются фашисты, больной Иосиф, обернутый, точно саваном, белой простыней, отчаянным жестом протягивает своему палачу золотое ожерелье. На секунду сцена замирает. Рука дающая и рука берущая соприкасаются: один отдает золото, обменивая его на несколько мгновений жизни, другой берет золото и дает взамен кусочек жизни, тщательно отмеренный, как ломтик черного хлеба, который так трепетно делят герои на протяжении всей пьесы. Иосиф жив — «сотворенный» заново, и втягивается в коварную игру со смертью. Его захлестывает мучительный азарт игрока, который считает, что всех перехитрил, что выиграл больше, чем проиграл. Но в какой-то момент Игра берет над ним контроль…

Сцена, на которой разворачивается действие пьесы, подобна цельнометаллической оболочке: здесь белые покатые стены, нет углов и дверей, нет выхода – только вход, для тех, с камерой, которые, если и стучат, то условно. Их стук похож на выстрелы, но звучит он страшнее: если последние знаменуют конец мучений, то этот стук — только начало. Фашисты входят бесцеремонно, но выйти никому не дают. Иосиф, решив, что нашел путь наверх, к свету, прочь из царства Аида, на самом деле движется в противоположном направлении, с каждым шагом углубляясь в ад. Но он этого не видит. Он думает, что приносит себя в жертву, но на деле совершает поистине языческое жертвоприношение – отдает свою душу ненасытному Молоху фашизма, как золотое ожерелье, в обмен на ломтик жизни. Своей.

В то время, как его родные — сначала свекр, потом Ривка, не рассуждая, жертвуют собой ради семьи, Иосиф, объятый ужасом от увиденного и совершенного, теряет последние остатки человечности. Человечность в ужасающих условиях гетто — это пытка. И герой ампутирует ее, как больной отрезает гниющий, страдающий орган. Остается голый инстинкт, который слепо жертвует Молоху все больше и больше, пока тот не забирает сам смысл затеянной Иосифом игры.

«Голем» означает «сырой, необработанный материал, или «незавершенный человек» в глазах Бога. Мифическое создание, сотворенное из неживой материи для исполнения разных «белых» работ и трудных поручений, — это и есть Иосиф. Идея радикальной борьбы со злом, порой переступающей границы религиозного и человеческого закона, находит отражение в изменчивой природе главного героя, который, как рукотворный истукан – просто бесформенный комок плоти, наделенный тем смыслом, который заложит в него создатель. Иосиф «слепил» своего «Голема» сам, только чтобы отдать в услужение кровавому Молоху. И перестал им управлять.

Видимо, поэтому чудовище и оказалось в итоге, тщательно спрятанным на «чердаке», после войны, в Америке. «Искусственный» человек совершил то, что преступно для человека живого, и был изгнан с глаз Иосифа на долгие годы. Но как только живой человек в нем вновь получил право на существование, Голем-Иосиф самоуничтожился и рассыпался в прах.

Финал, который, несмотря на весь трагизм, можно назвать торжеством человечности.

P.S. В некоторых текстах «Большого Ключа Соломона», написанных в XVI веке, присутствуют методики по созданию «камня» из глины, крови и иных примесей. Этому комку придается форма человека, при этом произносится пародийная фраза: «Да будет человек».