Премьеру спектакля The World Of Yesterday по одноименному произведению Стефана Цвейга режиссера Анны Островской сыграли на фестивале Camden Fringe. Огромный, очень сложный роман был превращен режиссером Анной Островской в пьесу, сочетающую и вымысел, и реальность, но вся история целиком больше похожа на кошмарный сон или предсмертный бред главного героя.
The World Of Yesterday: кошмарный сон Цвейга
Пара столиков под белыми скатертями, деревянные стулья, разлапистый проектор, белая простыня вместо задника — в таком интерьере разворачивается действие длиной в час. Жанр спектакля — кабаре, но тут нет ни блеска, ни перьев, ни вспыхивающих ламп, ни бравурной музыки для развлечения наполненной шампанским публики. Правда, есть чулки в сеточку, но об этом позже.
Сразу становится очевидна безнадега собравшегося в этом кабаре общества, глухая растерянность — будто главное зеркало разбито вдребезги, оркестр разбежался, цветы увяли, и в воздухе повисла только пара фальшивых нот. Вместо отряда музыкантов — один гитарист (Pini Brown), брызги шампанского ужались до полупустой бутылки вина. За столиками сидят сразу три Цвейга разных возрастов, все трое связаны между собой детством. И Цвейг-мальчишка тут самый ясный, цельный персонаж, но собственная мечта погубит его много лет спустя.
Вот малыш Стефан (Zora Owen): нежные девические скулы, зеленый бархатный жилет, огромные очки на розовом лице, он одержим детской героикой, от которой Цвейг Островской так и не смог избавиться. Спасти мир — чадо уверено, что сможет, укроет его своими маленькими ладошками, как бабочку, не смяв и не испортив крылышки.
Все подробности личной жизни Цвейга опущены, тут неважны перипетии романов, метаний между женщинами, зритель приглашен только в одну из комнат чертогов разума, очевидно, самую главную, полную самых болезненных и страшных мыслей. Гомерически чудовищные события мировой истории просачиваются в сознание Цвейга, снаружи разрушая и убивая целые семьи, армии и города и попутно разрушая внутренний мир самого писателя.
Островская тщательно выстраивает этот удушающе страшный процесс минимальными средствами, например, актерской пластикой (сцендвижение — Mari Camiloti) или реквизитом. Вот они танцуют между столиками, и у дамы отнимают партнера, но она все равно продолжает двигаться так, будто его рука все еще лежит на ее талии. А вот солдат (Nadav Antman Ron) — не конкретной армии, а собирательный образ солдата, пиджак да берет на коротких кудрях — начинает раздеваться, пританцовывая под музыку, и вдруг снимание формы превращается в стриптиз, под брюками оказываются жеманные чулки в сетку. Не солдат — это проститутка или танцовщица! Солдата продают, его жизнь — разменная монета, обильно политая кровью, в которой испачкана рубашка.
Страшный сон, тяжкий, невыносимо быстро катящийся к трагическому финалу, перетекает из войны в войну, из Первой мировой во Вторую. Вдруг схлестываются разные точки зрения, и люди превращаются в чудовищных демонов, их лица искажаются, языки высовываются из отверстых ртов, глаза вращаются в орбитах. Потом, устав, они повисают на стульях, как лопнувшие воздушные шарики, и мягко катятся на пол от любого касания.
Герои цвейговского сознания — мужчины и женщины, книги и фотографии, кровь и песни. От Bei Mir Bis Du Shoen до My Yiddishe Momme (ее поет Pini Brown): тема расизма вообще и антисемитизма в частности для спектакля очень важна. Вот Теодор Герцль выходит на первый план из чудовищной карусели и кричит, выпевает свои идеи хрустальным женским голосом — его играет Zuza Tehanu, и ее роскошное зеленое платье, льющиеся дождем каштановые волосы не удивительны: это сон, морок, наваждение. Прекрасная женщина олицетворяет прекрасные идеи.
Еще двое Цвейгов — Стефан из середины жизни (Yanina Hope) и Стефан, пришедший к финалу (Adam Hypki). Стефан-средний – женщина, одетая в защитного цвета френчик, все в тех же очках, еще не потерявшая намерения спасти мир, но в этом отчаянном желании уже больше отчаяния, чем желания. Передавая роль от актера к актеру, Островская тем самым заставляет образ Цвейга меняться и внешне, и внутренне, поскольку каждый из них опирается на свою природу. Весь спектакль не отпускает ощущение гнета, лежащего на Стефанах, и чем дольше герой живет, тем заметнее эта скованность. И в какой-то момент все превращается в дерганый излом неисправности.
Но самый жуткий персонаж The World Of Yesterday – это деньрожденный Подарок, который Цвейг третьего возраста получает на юбилей. В разноцветной яркой бумаге, перевязанный ленточками, с красным пакетом на голове Подарок (Таня Лялина) марширует заводным пушистым зайчиком по сцене. Красивое лицо выбелено гримом и превращается в чудовищный оскал смерти. Особенно с пририсованными под носом черными усиками, когда поднимает руку в нацистском приветствии (несколько возмущенных зрителей в этот момент покинули зал). Но потом оказывается, что руку заело, и Подарок просто опирается ею о стену: цели утилитарны, но ужасного жеста скрыть не получается.
Так создается на сцене и перетекает в зал душный ужас – возмущающий, отвратительный. От него хочется отгородиться, отвернуться, выключить все это. Но кнопки «стоп» в спектакле не предусмотрено. Именно Подарок подливает Цвейгу яд, и аллюзия понятна: писателя убивает гитлеровский режим, Вторая мировая, второй виток бессмысленной жестокости, которому он не в силах противостоять.
В спектакле нет прямых аналогий с действительностью, все сосредоточено на Цвейге и его времени, но параллели, конечно, проведены.
Надо сказать, что при всей трагичности происходящего на сценеThe World Of Yesterday – это очень молодой, яростный и дерзкий спектакль. Ну, смотрите. Взять такой зубодробительно сложный роман, малоизвестный читателю, написать по нему пьесу, инсценировать малыми средствами, но огромной энергией с интернациональной командой — настоящий театральный подвиг длиною в час.
Цвейг в спектакле побежден. А сам спектакль и его создатели — нет.