Прототипом героинь фильмов ужасов стали многочисленные юреи – духи и привидения из японского фольклора. Среди них немало женских образов, которые традиционно изображаются в белых одеяниях с перекошенным от злобы лицом и длинными распущенными волосами. Ну вылитая Садако из серии фильмов «Звонок».

Волосы-духи

Японки от природы всегда обладали очень густыми и прямыми волосами, которые у красавиц достигали внушительной длины. Но волосы — это не только символ здоровья и женственности. Они также окружены ореолом суеверий. Свойство волос продолжать свой рост даже после смерти начали ассоциировать с избыточной жизненной силой и сексуальной привлекательностью. Порой сверхъестественной. А так как по-японски слово «волосы» звучит так же, как и «ду́хи» – ками – их связь с божественностью оказалась очень органична. Существовало поверие, что волосы молодых женщин способны привлекать духов, которые могли в них временно поселиться.

Символизм волос проявляется и в ином контексте. В Японии до сих пор не изжила себя патриархальная доктрина рёсайкэнбо, то есть буквально «хорошая жена, мудрая мать», которая четко определяет социальную роль и место женщины в обществе. Образ добропорядочной женщины предполагает тщательно убранные волосы. Сложные каркасные прически, скрепленные воском и гребнями, неслучайно стали привычными в эпоху доминирования самурайского сословия. Возникло убеждение, что «женщины с распущенными волосами склонны к моральной распущенности». Впрочем, от мужчин требовалась не меньшая тщательность в уходе за волосами. Чрезмерно длинные или растрепанные прически не вписывались в общественный порядок и со временем стали восприниматься как символ свободы, протеста против социального контроля.

Связь между мифическим и социальным символизмом волос определил выдающийся японист Лафкадио Херн.  Он указал на аналог архетипа Медузы в японских народных повериях. В них говорится о том, что по ночам волосы юных девушек способны превращаться в змей. Причиной метаморфозы становились сильные невыраженные эмоции вроде затаенной ярости или ревности. Херн объясняет возникновение таких образов тем, что только суровая патриархальная дисциплина могла держать в рамках отношения жен богатых даймё (феодалов) и их наложниц, которым часто приходилось жить под одной крышей в хорошо прослушиваемом японском доме. Сдержанные и учтивые днем, по ночам они давали волю своей взаимной ненависти, которая приобрела форму оживших прядей, с шипением ползущих в направлении соперницы с намерением ее задушить.

Волосы свои и «другие»

На восприятие волос японцами повлияло также появление на островах иностранцев.  Измучанные долгими плаваньями и лишенные базовых удобств, впервые ступившие на японскую землю европейские моряки имели весьма неопрятный вид. Светлые косматые волосы и густые бороды в сочетании с высоким ростом и крупным телосложением произвели на японцев сильное впечатление. Долгое время европейцев называли не иначе, как рыжие волосатые демоны. В этом смысле волосы стали для японцев символом «других». А спустя время, японцы вдруг обнаружили, что это они «другие» в восприятии тех самых иностранцев.

Физиологические свойства волосяного покрова у японцев сильно отличаются от европейцев. Португальские, а за ними голландские и английские моряки поразили японцев не только лохматыми головами и бородатыми лицами – у них все тело было покрыто густой порослью, включая туловище и конечности. У японцев же волосяной покров на лице и теле куда более скудный, а густые волосы сосредоточены всего в двух местах – на голове и в интимной зоне. До приезда европейцев нагота не считалась чем-то постыдным и изображения обнаженных людей, предающихся телесным утехам, отличались тщательной прорисовкой всех физиологических деталей. Теперь же японцы узнали, что подобные картинки смущают западную публику и видятся ей неприличными. Это привело к появлению стыда там, где его отродясь не было. Последовали социальные реформы, в результате которых японки начали массово носить короткие стрижки, а на изображения интимной зоны наложили табу.

Исследовательница современной японской поп-культуры Колет Балмейн считает, что в японском сознании до сих пор сильна связь волос с представлением о «других» и социальным неповиновением. Общество, которое по-прежнему жестко регулирует все отношения внутри группы, создало яркий и запоминающийся образ, который активно используется различными субкультурами и особенно хорошо раскрывается именно в жанре хоррора. Распущенные и порой неуправляемые волосы мстительных японских приведений символизируют телесное и символическое освобождение от социальных норм. Кроме того, они также являются своего рода феминистическим протестом. Сцены, где роковые пряди настигают мужчин-обидчиков ради заслуженной мести, можно также интерпретировать как метафору женского освобождения и выражения силы, способной противостоять патриархальным укладам и нравам японского общества.

Волосы в хорроре

В классической антологии японских историй о сверхъестественном, собранной Лафкадио Херном, есть эпизод, который так и называется – «Черные волосы». Некий самурай бросает свою верную и любящую жену ради избалованной дочери богатого даймё. Со временем он решает вернуться к своей жене, не подозревая, что перед ним лишь ее призрак, так как сама она скончалась за время его отсутствия. И на утро мужчина, к своему ужасу, обнаруживает, что провел ночь не с женой, а с ее истлевшим скелетом, чьи длинные черные волосы внезапно оживают и набрасываются на него, вынуждая его бежать из супружеского дома. В этом рассказе волосы отчетливо выступают в качестве орудия женской мести.

В современном кинематографе этот классический образ отточен и за ним крепко укоренился символизм зловещей женственности, порожденной жестким и контролирующим обществом. Если задуматься, в корне любого конфликта в этом жанре лежит женская обида, изначально движимая желанием мстить самому обидчику. А затем, обретя свободу и силу, накопленная злость выплескивается в кажущейся иррациональности против любых членов общества, вне зависимости от их пола, возраста и причастности к обиде.

В этом смысле особенно интересны волосы, которые действуют независимо от своих обладательниц («Проклятье», 2002) или волосы контролирующие телодвижения своей хозяйки («Квартира 1303», 2007). Здесь присутствует еще одна любопытная отсылка: раньше существовал обычай при строительстве храмов делать подношения в виде длинных женских волос. Они использовались для изготовления веревок, которыми потом безопасно перемещали крупные деревянные балки. Волосы наделялись в религии особой ценностью, как воплощение жизненной силы даровавших их женщин и служили оберегом для строителей, а также наполняли само место положительной энергией.

И здесь опять мы наблюдаем игру слов ками в значении «волосы» и «божество». Мягкие ками-волосы приобретают жесткость и постепенно становятся злыми ками-духами. Происходит трансформация из оберега в проклятие. Мстительные длинноволосые призраки становятся антитезой хорошей жене и мудрой матери. В японском кинематографе этот образ одновременно выражает феминистический протест против навязанных социальных ролей и является воплощением мужских страхов о женской эмансипации.

Надо сказать, что вера в магические свойства волос сохранились в японской культуре не только в кино. Так, например в префектуре Гифу бытует легенда о хурмовом дереве, на котором якобы растут человеческие волосы. Иногда по ночам его окутывает зловещее голубоватое свечение, источающее запах жженых волос. Это считается предвестником несчастий. А в храме Маннендзи на острове Хоккайдо хранится кукла Окику, названная так по имени девочки, ее подарившей. За время пребывания в храме волосы куклы выросли аж на целых 25 см.

По вечерам молодые представительницы различных субкультур с удовольствием распускают свои роскошные волосы, наносят на лицо грим и отправляются гулять по ярко освещенным улицам, придавая японской ночной жизни особый колорит, а также напоминая мужчинам про свое несогласие довольствоваться скучным укладом жизни японских домохозяек.