Зато к тому моменту за плечами юноши, который начал трудиться с 11 лет, были еще 10 лет работы в лучших лондонских магазинах текстиля. И хотя парижские торговцы, люди с хорошим чувством юмора, изощрялись в шутках насчет способностей британцев разбираться в тканях, место в одном из лучших (если не самом лучшем) парижских магазинов Gagelin-Opigez & Cie он все-таки получил. Причем именно потому, что Уорт – англичанин: мэтр Гагелен посчитал, что нормальному человеческому языку он уж как-нибудь, со временем, научиться, а пока сможет обслуживать английских леди, которые во множестве приезжали за покупками в Париж.

«Нормальный» язык Уорт и правда выучил. Да и вообще, освоился и повел себя в лавке весьма решительно. Гагелен в то время продавал кашемировые шали и готовые мантии, и это скромное производство универсальных накидок Уорт, считавший себя человеком, понимающим в женской моде, намерен был превратить в ателье готовой одежды. Благо он буквально фонтанировал идеями насчет новых решений, фасонов и приемов изготовления.

Главная идея Уорта состояла в том, что его новое ателье не должно следовать требованиям заказчика. По мнению самонадеянного молодого человека, он лучше знал, что такое хорошо и что такое плохо, какой цвет, фасон и ткань лучше подойдут. Словом, он вознамерился диктовать моду, а не угождать прихотям клиенток, на чем строился портновский бизнес с момента его зарождения.

Эта инициатива владельцам магазина пришлась не по душе. Дела и так идут отлично, и смысла вкладывать силы и деньги в какой-то сомнительный проект они не нашли. Но вот сам Уорт уже, как говорится, завелся: он ищет инвестора, на что уходит целый год, и в результате находит состоятельного шведа Отто Бомберга.

Вспоминают, что их союзу предшествовал такой эпизод. Уорт в попытке доказать хозяевам магазина свою состоятельность как дизайнера одежды и знатока стиля, попросил свою жену Мари Верне, обладательницу прекрасной фигуры (они познакомились в этом же магазине – Верне консультировала самых богатых посетительниц), надеть одно из его платьев и показаться в таком виде в магазине. Тотчас иметь такое же платье захотелось буквально всем парижским аристократкам. Уорт понял, что он на верном пути, а Бомберг для себя уяснил, что вложенные им в этого экстравагантного англичанина деньги принесут выгоду. Так в 1858-м в Париже появился первый дом высокой моды «Уорт и Бомберг».

Уорт быстро вошел в доверие самых богатых парижанок, чему способствовала его жена Мари – клиентская база, как сказали бы сейчас, находилась в её голове. Да и сам Уорт был среди покупательниц месье Гагелена в фаворе. Но настоящий успех пришел к нему через два года, когда платье, сшитое им для светской львицы, принцессы Меттерних, и стоившее целых 300 франков, восхитило императрицу Евгению: с тех пор императрица уже не признавала ни одного модельера, кроме Уорта.

Кажется, самый большой заказ от нее Уорт получил, когда императрица отъезжала на открытие Суэцкого канала. Для этого события Уорт пошил для императрицы Евгении 250 платьев, и стоили они уже не 300, а более 2000 франков каждое. Императрица переодевалась по нескольку раз в день. Неизвестно, успела ли она за время, посвященное празднованиям по случаю открытия канала, «выгулять» все платья от Уорта, но со слов журналистов известно: она ни разу не повторила наряд. Кстати, прекрасная императрица, которую считали иконой стиля и «первой леди Европы», подала пример того, как надо следовать идеям модельера: слушайте человека со вкусом, он плохого не посоветует.

Как-то Уорт сшил для Евгении платье для прогулок, длина которого выглядела возмутительно вызывающей: подол доходил до лодыжек. Скандал и шок, но… Это было так удобно и красиво, что с тех пор «коротенькие» платья вошли в моду. Правда, приличным было надевать их только в том самом единственном случае – на прогулку.

Идею не следовать капризам состоятельных дам, а учить их вкусу, Уорт реализовал в полной мере. Кажется, он первым на свете стал выпускать сезонные коллекции и устраивать показы, впервые использовал живых манекенщиц (и самой—, самой была, конечно, его жена, Мари Верне, именно её считают первым человеком в истории профессии). 

Слава Уорта была велика, к нему приезжали со всего света, от Москвы до Бостона. Причем, американки как клиентки нравились ему больше всех, так как, по словам самого маэстро, у них «есть вера, фигуры и франки: вера в меня, фигуры, которые я могу привести в порядок, франки, чтобы оплачивать мои счета». А еще американки говорили на таком приятном Уорту английском, и их заказы всегда были очень большими (ну и то сказать, из-за моря-то не наездишься) – клиентки заказывали, как правило, весь гардероб, не только платья, но и массу аксессуаров.

Всего за десятилетие во всем мире, кажется, не осталось ни одной состоятельной дамы, которая не имела бы в своем гардеробе нарядов от Уорта. Сама Сара Бернар заказывала у него не только платья, но и сценические наряды.

С заказами справлялась довольно большая команда работников, это была настоящая фабрика. Правда, работали там почти исключительно вручную – одних только швей насчитывалось более 1200 человек. Но Уорт не ограничился тем, что сумел наладить из своего модного дома машину по производству денег. Он явился создателем и идеологом Синдиката высокой моды, куда вошли все те, кого сам маэстро посчитал не портным, а художником, и присвоил им звание кутюрье.

Уортом были разработаны основные стандарты для Синдиката. Фанат ручной работы, например, требовал, чтобы большая часть швов была сделана руками, по мнению этого сумасброда, так обеспечивалась уникальность модели. И это при том, что швейные машинки в те годы довольно широко и успешно входили в повседневныйх обиход, а машинный шов как минимум не уступал в качестве шву лучших профессионалов.

Впрочем, устав Синдиката предусматривал куда как более важные для Уорта вещи: его, бесспорного и единоличного лидера рынка, бесило копирование моделей, требовался пиар для тех, кто не копировал чужое. А ведь попыток выдать одежду за шедевр великого Уорта хватало! Словом, неподражаемый Уорт защищал себя от копиистов и придумал, как с этим бороться: в «секретных местах» он начал метить свои изделия уникальной этикеткой, чего до него никогда не делали (но после стали делать абсолютно все!).

Цены в модном доме Уорта достигли пика накануне франко-прусской войны: та самая принцесса Меттерних, первая знатная персона, которая когда-то, не в силах устоять перед роскошным творением Уорта, выложила за приглянувшееся платье огромные 300 франков, с горечью писала подруге, как, повздыхав, оплачивает теперь платье ценой в 2247 франков. 

Война с Пруссией, однако, прерывает идиллию Уорта: Париж бомбардируется артиллерией – не до моды! Клиентура разбегается, Бомберг тоже покидает Францию (и больше в Париж не вернется). Работа остановлена, салон Уорта – теперь госпиталь. Деньги в заметной части потеряны, словом, в 1871-м, когда фабрика снова встает на ноги, производство раскручиваеются очень медленно. 

Зато в 1874-м в дело входят сыновья кутюрье, Гастон и Жан, и, что называется, вовремя: Уорта подкашивают проблемы со здоровьем, этот трудоголик уже вынужден чаще отдыхать, чем работать. И хотя Уорт дожил до 1895-го, и умер в возрасте 69 лет, делами он занимался все реже и реже.

Надо сказать, сыновья не ударили в грязь лицом. На рубеже веков оборот модного дома Уорта составлял 5 миллионов франков (почти $40 млн сегодня), и эта цифра вовсе не была пределом – дела заложенного Уортом бизнеса из года в год шли все лучше. Правда, и Синдикат высокой моды не стоял на месте, конкуренция в этой сфере была жесточайшей. Но позиции модного дома Уорта казались незыблемыми, ничего не предвещало его продажи в 1950-м году конкуренту.

Что вынудило Жака Уорта, внука основателя, которого все считали прекрасным бизнесменом, на этот шаг, неизвестно. Но с тех пор компания, которую создал основатель мировой моды и первый кутюрье в истории Чарльз Уорт, многократно перепродавалась. Сейчас бренд принадлежит Shaneel Enterprises. Синдикат высокой моды тоже жив, хотя противостояние с идеями прет-а-порте не делает его популярнее. Тем не менее в наше время в Синдикате состоят такие бренды, как Шанель и Кристиан Диор.