Но, тем не менее, принято думать, что основателем первого клуба в Англии был ни много ни мало сам сэр Уолтер Рэли – персона, которая до сих пор вызывает множество споров и пересудов, с биографией, окруженной флером таинственности. Словом, отчего бы и не поверить, что, помимо приписываемых ему множества деяний, сэр Уолтер еще и организовал первый клуб для настоящих джентльменов?

Рэли – человек и в самом деле весьма неугомонный. Уже в 17 лет он сбежал из колледжа в Оксфорде и отправился во Францию воевать на стороне гугенотов, избежал гибели в Варфоломеевскую ночь, воевал в Нидерландах, командовал каперскими судами. Причем первый из его походов был неудачен, флотилию разбили испанцы, но сам Рэли сумел вернуться живым.

Юного баловня фортуны отметили влиятельные люди, дали ему чин пехотного капитана и отправили воевать в Ирландию, где он сражался целых 4 года. И снова Рэли не только умудрился уцелеть, но и получил во владение конфискованные у восставших земли размером в 160 кв. км с двумя большими городами в придачу. Это было очень много, Уолтер мигом стал одним из крупнейших лендлордов. Вот только хозяйство он вести либо не умел, либо не хотел, отношений с арендаторами построить не смог: его земли обходили стороной и местные ирландские, и заезжие английские крестьяне. Словом, Рэли стал крупным землевладельцем, но это не сделало его богачом (в будущем он избавится, не слишком торгуясь, от своих земель).

Назначение Уолтера Рэли мэром одного из крупных городов тоже никак его не вдохновило: он явно манкировал своими обязанностями. Зато его посетило иное вдохновение: Рэли всегда был склонен к творчеству, а в Ирландии масса свободного времени позволила раскрыться ему как поэту и писателю. Он даже рискнул представить на суд королевы свою аллегорическую поэму «Королева фей». Опус был встречен не просто благосклонно, по сути, произведение сделало автора фаворитом королевы Елизаветы I.

Рэли считали выскочкой, наглецом и карьеристом, и, прямо скажем, для этого были все основания. Правда, выскочка успел основать первую английскую колонию в Новом Свете.
Кажется, это слишком смелое заявление, но фавориту королевы прощались некоторые мелкие неточности. А королева ждала подвигов, и… Рэли стал сэром.

На самом деле поселение с колонистами удалось основать лишь с четвертого раза, да и оно бесследно исчезло несколько лет спустя. Но, к счастью, Рэли занимался колонизацией не один, у него находились помощники и последователи. И в конце концов их стараниями колония все-таки была создана. При этом за самим Рэли осталась слава человека, который первым завез в Британию табак и картофель. Так, когда Уолтер впервые публично закурил трубку, слуга залил хозяина водой: он полагал, что господин горит. Но уже через несколько лет табакокурение захватило всю страну и все слои населения. Картофель, в отличие от табака, распространялся не так быстро, хотя Рэли и подавал на своих обедах вареные клубни, англичане все-таки долго еще предпочитали привычную пищу.

Узнав легенду о таинственном Эльдорадо, Рэли массу времени посвятил его поискам, удачи вовсе не сыпались на него дождем, как об этом будут рассказывать позже. Там, в долине Ориноко, где Рэли искал и не находил золото, два века спустя оно все-таки будет найдено, причем в количествах, которые, наверное, восхитили бы Рэли. Но, увы, сам Уолтер возвратился ни с чем, и пленный испанский губернатор, которого он привез из похода, был совсем не равноценной добычей. Словом, якобы вот в этот самый момент, в конце XVI века, Рэли и организовал первый английский клуб.

Итак, Уолтер необыкновенно влиятелен, удачлив, богат (милостью королевы), талантлив: в его стихах и прозе современники и потомки находили изысканный стиль. В конце концов Рэли хорош собой и любит женщин (злые языки говорят, не только женщин), силен в выпивке, он герой и одновременно ценитель прекрасного. Поэтому члены его первого клуба – лучшие поэты эпохи – Марло, Шекспир, Кид, Джонсон, Спенсер, Сидни. А кроме них – участники походов Рэли да и вообще любой, кто сумел подружиться с сэром Уолтером.

Клуб еще не имел постоянной резиденции, устава и денежного взноса – всего того, что станет в будущем нормой и обязательным условием таких заведений. Участники собираются в тавернах (чаще других – в «Русалке») и ведут себя вовсе не так, как положено в более поздних английских клубах, куда дамам вход запрещен, а джентльмены читают газеты, курят трубки и между меланхоличными рассуждениями о погоде устраивают мировые заговоры. Нет, ничего подобного! В духе своей эпохи здесь читают стихи, много пьют и предаются самым рискованным излишествам, все это, разумеется, в компании жриц любви. Но, как говорят, именно любовь к поэзии стала объединяющим началом членов первого в Лондоне собрания джентльменов.

Есть основания думать, что клуб этот выжил бы и без Рэли. Известно, что в 1615 году – к тому времени Рэли уже 12 лет томился в Тауэре – Бен Джонсон, которого считают соавтором поздних произведений Шекспира и, пожалуй, первым поэтом постшекспировского времени, придумал для некоего собрания постоянных членов что-то вроде устава,  пародировавшего библейские заповеди. Первая из них гласила: «Да убоится всякий читать дурные стихи».

Это еще одно косвенное (прямых нет) свидетельство существования клуба Рэли, который, видимо, продолжал жить даже после того, как мятежная судьба его основателя сильно переменилась: Уолтер вздумал тайно жениться на фрейлине королевы. Возможно, Елизавета, которой в то время было уже 60, и не подозревала, что у нее могут быть соперницы: она по-прежнему обменивалась с Рэли нежными посланиями, которые выцарапывались алмазом на стекле, и, казалось, ничего не предвещало измены. И вот – такое! В это время Уолтер как раз придумал себе важное дело в Америке, куда и сбежал, не уведомив Елизавету. Но был возвращен и отправлен в Тауэр, а его жена – навечно отлучена от двора. Но вскоре королева явила милость и сослала Рэли в почетную ссылку, не лишая ни чинов, ни владений.

Худшее началось, когда королева умерла и на престол вступил Яков I. Король узрел в Рэли изменника и приговорил его к казни через повешение, потрошение и четвертование. Впрочем, вскоре замененной очень мягким нахождением в Тауэрской тюрьме, где Рэли провел следующие 13 лет. В течение всего срока «заключения» он был наставником принца Уэльского, писал философские трактаты, работы по кораблестроению и навигации, а в заведенной лаборатории ставил научные опыты (придумал способ опреснения морской воды). Здесь же он принимал лондонских аристократов и разного рода просителей, встречался с друзьями-поэтами и сам не переставал писать стихи.

О том, чем живет двор, он, разумеется, тоже был прекрасно осведомлен. И предложил королю, который испытывал жесточайшую нужду в деньгах, план. Рэли собрался во главе экспедиции отправиться в Гвиану, найти там золото, доставить королю и получить взамен свободу. План, согласитесь, звучит вполне идиотски. Но, во-первых, Рэли умел убеждать (обаяние – главное его достоинство), а во-вторых – что было терять королю?

Словом, экспедиция во главе с 64-летним Рэли двинулась в путь с единственным условием: ни при каких обстоятельствах, под страхом смертной казни не вступать в бой с испанцами. Любое столкновение может вызвать войну, а на войну нужны деньги, которых у короля нет. Правда, не было инструкций насчет того, что делать, если испанцы первыми нападут на англичан – сдаваться? А они, конечно, напали. И адмирал Рэли их разгромил. Итог экспедиции был печален: приказ короля не выполнен, золото не найдено, и голова Рэли покатилась с плахи.

Впрочем, эти мрачные детали никак не приближают нас к лондонским клубам, которые, как утверждают бытописатели, существовали с легкой руки Рэли весь XVII век: пусть негласно, неформально, чему есть множество косвенных свидетельств (вроде «устава» Бена Джонсона).

Но настоящий бум собраний по интересам все-таки связывают с появлением в Англии кофе. Первой кофейней считается открытое в 1652 году в Оксфорде заведение, которое сподвигло местных студентов-остроумцев придумать «устав», наподобие того, что в свое время написал Джонсон, взяв за основу всё те же заповеди: на бумаге высмеивался существовавший тогда запрет на кофе. Который (запрет, а не сам кофе) решительно поспособствовал мгновенной моде на этот напиток. Автора, который не ограничился насмешками, а пробовал даже вырастить кофе в своем огороде, выгнали из университета. Но времена были гуманными (чувство, до сих пор непонятное жителям некоторых стран), так что студенты создали тайное, но не слишком сообщество, где и начали придаваться кофепитию. Принято считать, что именно тогда и появляется слово club, которое имеет значение «дубинка»: подразумевалось, что, с одной стороны, это объединяет загнанных дубинкой в закрытое сообщество, а с другой – говорит о некой спаянности этого коллектива.

Вообще в истории английских клубов кофе уделяется большое значение, благо распространялся он как лесной пожар: всего через два месяца после дебюта в Оксфорде грек Росе открыл кофейню в Лондоне. Жители столицы его запомнили как человека чрезвычайно крикливого, шумного и выглядевшего натуральным разбойником. На ломаном английском он объяснял, что кофе ему напрямую поставляют османские пираты из самого Стамбула.

Конечно, всем этим – и пиратским обликом, и контрабандой – удивить англичан в те годы было невозможно: лондонцы все еще хаживали в пиратские рейды. А вступивший в силу всего за год до этих событий Навигационный акт, запрещавший неанглийским кораблям с неанглийскими командами загружаться в английских портах, привел вовсе не к расцвету промышленности, как лгут апологеты изоляционизма, а к разгулу контрабанды. Акт активизировал лихих людей по всему побережью, так сказать, создал более 40 тысяч новых рабочих мест для сорвиголов из всех сопредельных стран. В этом промысле отличались больше других голландцы, французы, шотландцы, но и англичане не отставали. Более того, контрабандой увлеклась даже аристократическая часть английского общества: в этой среде считалось, что «чувство опасности хорошо разгоняет кровь», а посему ничего зазорного в этом занятии для джентльмена нет.

Словом, поставки кофе в кофейню грека Росе никому не казались чудом. Удивительным казался сам напиток, ни на что не похожий. И если раньше джентльмены проводили досуг в беседах за кружкой эля или за рюмкой джина (производство которого на фоне роста налога на хмель и солод выросло многократно), то теперь вдруг совершенно неожиданно выяснилось: беседу можно сопровождать не туманящим сознание алкоголем, а бодрящим кофе. Напитку с ходу по нехватке знаний приписывалось огромное количество самых прекрасных свойств, например, активизация мозговой активности (хотя это свойство кофе приписывается и сейчас).

Кофе стал объединять: в Лондоне возникло огромное количество кофеен, где люди собирались согласно своим профессиональным интересам. Именно из таких собраний выросли в будущем Лондонская биржа и Ллойд, рынок страхования судов. Но появилось и другое – привычка встречаться с друзьями в определенном месте для обмена мнениями по самому широкому кругу вопросов. Особенно такая привычка приобрела значимость после Английской революции. Король Карл II даже всерьез подумывал запретить кофе, поскольку с его помощью “измышляются лживые, злоумышленные и скандальные сплетни и затем распространяются к поношению правительства его величества, что нарушает мир и спокойствие королевства”. Угроза запрета кофе была весьма велика, некоторые собрания джентльменов даже поспешили заменить его на эль как показатель лояльности. Но никуда не исчезли сами собрания, да и король в итоге так и не решился вводить запрет.

К концу XVII века слово club медленно, но верно, надвигается на Лондон: расстояние от Оксфорда невелико, и само новшество внедряется неспешно. Кофейни все больше превращаются в места, где собираются довольно близкие люди. Вопреки устоявшемуся мнению, говорят там не только о погоде: обсуждается в первую очередь политика, хотя тема литературы и поэзии (сэр Рэли порадовался бы!) – одна из важнейших, а еще – научные достижения, музыкальные новинки, спорт, заключение бесконечных пари на самые разные темы и, само собой,– бизнес, ведение дел, текущие цены. Словом, кофейни становятся клубами по интересам, собраниями референтных групп, мнение которых для каждого члена имеет определяющее значение.

Влияние клубов на общественную жизнь Англии сложно переоценить. Принято считать, что клубы – важная часть демократического устройства страны, балансир, поддерживающий равновесие между властью и обществом. Здесь рождаются мысли, планы и инициативы, которые затем воплощаются властью, а также появляются планы противодействия. На взгляд социологов, клубы – выразители мнений очень разных социальных групп, которые позволяют обнаружить противоречия в обществе и одновременно способствуют поиску консенсуса.

Первый, если можно так выразиться, «официальный» клуб White’s был основан в 1693 году, и основал его вовсе не англичанин, а иммигрант Франческо Бьянко, скорее даже его жена Лиз.
Полная калька с его имени звучит на английский манер как Фрэнсис Уайт, так итальянец представлялся всем на новом для себя месте, и будущий клуб отразил звучание английского варианта его имени.

Сейчас сложно сказать, имел ли в планах заезжий итальянец паразитировать на нравах аборигенов. Потому что основанный им магазин горячего шоколада, называвшийся «Шоколадный дом миссис Уайт», сначала был ровно тем, что и заявлено в названии, – местом, где можно выпить кофе или какао, закусить шоколадкой или унести сладости домой. Здесь же продавались билеты в театры (никакой побочный бизнес для иммигранта не лишний), то есть это было вполне обыкновенное местечко. Тем не менее, возможно, в силу чисто географических причин (первоначально заведение располагалось по адресу Честерфилд-стрит, 4) его облюбовали несколько аристократов.

После смерти Бьянко его жена решила оградить вход в свое заведение, оставив его открытым только для завсегдатаев. Заметим, ими оказались люди очень состоятельные, способные заплатить за свой кофе сильно больше, чем случайная публика. И джентльмены посчитали идею закрытости, ограждения общения рамками круга знатных лиц более чем привлекательной. Вольно или невольно Лиз Уайт очень удачно сыграла на тщеславии посетителей кафе. Им было важно почувствовать свою принадлежность к кругу избранных, быть вхожим в заведение, недоступное для других, но открытое для важных персон.

В то время принято было коротать досуг не только за разговорами, но и за карточной игрой. И вот White’s становится на первый взгляд несколько неожиданно, игорным притоном, топкой, в которой исчезают целые состояния, и, по выражению Свифта, «проклятием половины английского дворянства». О членах этого клуба отзываются не особо лестно: «распутники Уайта» еще не самое жесткое высказывание в их адрес. Тот же Свифт иронически говорит о том, что в клуб вхожи только две категории людей: сами аристократы и обыгрывающие их шулера.

Так что вдова итальянца, о которой мы знаем немного, оказалась дамой весьма предприимчивой. Аристократы, даже проигрываясь в пух и прах, продолжают посещать White’s. И увлечены они не только игрой, само собой, как и во всяком прочем месте, тут обсуждается политика. Клуб становится оплотом партии тори и остается им по сей день. Его членами, кстати, являются нынешний король Англии (о его мальчишнике перед свадьбой с принцессой Дианой, проведенном здесь, вспоминают до сих пор) и наследник престола. А история клуба хранит воспоминания о сумасбродных поступках его членов, идиотских пари и множество анекдотов, связанных с историческими личностями всех эпох.

Понятно, что если есть клуб тори, то не мог не появится клуб вигов. И он появился в двух шагах от нынешнего расположения Уайтс на Пэлл Мэлл. Его основателями стали два джентльмена, которым отказали в чести быть принятыми в Уайтс, некие Бутби и Джеймс. А называться заведение стало Brooks’s в честь человека, вложившего огромные деньги в строительство здания и ставшего его владельцем, виноторговца и ростовщика Уильяма Брукса.

Новому клубу было что копировать: его игорный зал оказался роскошен. Впрочем, опять же, пари по совершенно любым поводам заключались и вне игорного стола. Одна из весьма эксцентричных записей клуба, например, повествует о том, что лорд Чолмондели дал две гинеи лорду Дерби, чтобы получать 500 фунтов каждый раз, когда его светлость трахает женщину на воздушном шаре в тысяче ярдов от Земли. Выглядело оригинально и, можно сказать, многообещающе, так как первый полет человека на воздушном шаре состоялся всего двумя годами раньше.

Кстати, история Брукс характерна тем, что еще до своего открытия собравшиеся стать его членами джентльмены уже разделились на две группы: одна осталась верна Брукс, а вторая основала свой клуб Будлс. И этому заведению, конечно же, тоже есть чем похвастать: в него вошли знатные члены сообщества, которые совершали эксцентричные поступки. Например, идеолог и основатель дендизма Джордж Браммелл, «красавчик Браммелл», можно сказать, не выходил из Булдс, ну разве что покрасоваться иногда изящной походкой и новым крахмальным воротничком перед поклонниками и подражателями на улицах Лондона.

Конечно, клубы – это не только соревнование в эксцентричности и глупых выходках, но и место, где появлялись памфлеты, пасквили, рождались мнения, идеи. Здесь собирались образованнейшие и умнейшие люди своего времени, властители мыслей и вкусов, законодатели мод в самом широком смысле этого слова. Конечно, джентльмены любили посплетничать (для кого-то это новость?), сплетня все-таки своеобразный новостной жанр. И… клубы ввели на этот счет ограничения: предписывалось, о чем может, а о чем не может распространяться настоящий джентльмен, и это стало важной частью негласного «джентльменского кодекса».

Впрочем, этими тремя старейшими столпами общественного мнения клубная жизнь не ограничилась. Их притягательность увеличивалась, как и дробление общества: мнений, взглядов, хобби в конце концов на свете больше, чем зданий под потенциальные клубы. Появлялись клубы с самым широким кругом интересов. Например, клуб угрюмых или клуб весельчаков. И если с угрюмыми, как говориться, все ясно (сидят в загородном клубе, никого не трогают), то «весельчаки» проявляли себя весьма ярко, разрушая все, что попадалось под руку. Так, весельем было сломать газовый фонарь или побить стекла в каком-то доме. Хотя встречались хобби и похуже, вроде избиений всех встреченных прохожих: среди членов одного из таких клубов прославился молодой человек, способный одним ударом расплющить нос или выбить глаз.

Клубы множились. Кажется, первыми из неаристократов, кто создал свой собственный клуб, называвшийся «Ломаный грош», были менялы и ростовщики, проводившие свои собрания из экономии на свечах в абсолютной темноте: английская самоирония проявлялась даже в таких мелочах. Скоро появился клуб неудачников – людей, переживших хотя бы одно банкротство. Меж тем английский юмор, который знатоки истории клубной жизни Лондона считают главным движущим мотивом таких собраний, работал бесперебойно, являя миру клубы уродов и клубы убийц, хулиганов и лжецов, жирных и безвкусно одевающихся, носатых и безносых – словом, чего только люди не узнавали о себе и о мире, в котором живут, благодаря одному только факту существования какого-то сообщества по интересам. Еще в 1709 году лондонский трактирщик и памфлетист Уорд выпустил путеводитель по клубам (который выдержал пять переизданий!), где утверждал, что нет такого изъяна или особенности, ради которых еще не создан клуб.

В Лондоне XIX века клубов – официальных, с уставами и членскими взносами, – более 400. О неофициальных, где правила тоже есть, но они либо не скреплены подписями и печатями, либо и вовсе не записаны, нет никаких сведений. Ясно только, что количество собиравшихся в таких заведениях постоянно растет. Говорят, ежедневно клубы посещает никак не меньше 2% жителей Лондона того времени, что на самом деле очень много. Ведь эти 2% – те самые люди, которые ускоряют жизнь, придумывают ее и рождают новые смыслы. А смыслы эти, конечно, заключаются вовсе не в проказах золотой молодежи, потому что в клубах появляются и становятся целями самые замечательные, благородные планы.

Время способствует развитию клубов благодаря общей демократизации жизни, когда под понятие джентльмена попадает множество людей неаристократического происхождения, например, люди с высшим образованием. Образуются клубы врачей, математиков, юристов, изобретателей, путешественников, зоологов, спортсменов. Идет бесконечное дробление заведений по более узким интересам: клуб зоологов никуда не делся, но есть еще и клуб любителей бабочек или пресмыкающихся, а спортсмены, первоначально собиравшие вообще всех, готовых соревноваться или любящих наблюдать за спортивными событиями, со временем, разумеется, тоже стали делиться по видам спорта.

Тут надо еще сказать, что сами клубы переживают великую трансформацию – это уже вовсе не пристанище сорвиголов, которые соревнуются друг с другом в показательном хулиганстве, они становятся все более респектабельными заведениями (хотя эксцентричные выходки в цене до сих пор). Если клубы на заре своего существования были похожи на юношу, который изо всех сил пытается хоть как-то обратить на себя внимание, то со временем пришла зрелость: и сами клубы, и их члены «взрослеют». Хотя теми заведениями, какими мы их себе представляем по книгам и фильмам, они становятся во второй половине XIX века.

К этому моменту инновационная мощь британской империи, для которой, конечно, викторианская эпоха – период пика, подходит к своему завершению. Открытия и бурное развитие перемещаются в Германию и в США. В Америку же уезжает большое количество английских джентльменов, которым сложившаяся в Старом свете иерархия (а она сложилась в том числе и в промышленном мире) не дает шансов прорваться в элиту. Экспортируется в Новый свет и клубная культура. Хотя это уже другие времена и иные традиции, такого бурного роста, как в Англии, клубная жизнь здесь уже не получит, но удивительные всходы все-таки даст.

Ранние аристократические клубы становятся образцом для подражаний по части устройства правил. Появляется ежегодный взнос и оговоренная стоимость обеда, дресс-код, выборы председателя, финансовый отчет, прием в члены (начиналось все с того, что в White’s новых членов утверждали один раз в год, причем если хотя бы один из действующих членов клуба был против кандидатуры, то принять его было невозможно; позже, правда, правила несколько смягчились).

Соблюдение правил клуба – дело чести. У Льва Толстого есть замечательное описание того, как принимали князя Багратиона в Английском клубе (эти заимствования не слишком приживутся на континенте, в России в том числе). А вот герцога Веллингтона, победителя Наполеона, не пустили в славный своей аполитичностью и демократичностью Альмакс-клуб: он смел явиться на прием в брюках, тогда как посещать клуб допустимо было только в панталонах.

Вполне себе в духе идеологии XIX века клуб становился «вторым домом», местом, где можно пообщаться с друзьями, вкусно поесть, неплохо выпить, узнать важные новости, поиграть, провести деловую встречу, поучаствовать в каких-либо экспериментах или состязаниях, узнать о музыкальных и литературных новинках, наконец, остаться на ночь, если впечатления дня так утомили, что нет сил возвращаться домой. Словом, клуб стал выразителем того мнения, что жизнь мужчины принадлежит обществу, тогда как женщина должна заниматься домом и семьей. Кстати, клуб для его членов – дело недорогое, на заведения не распространялся налог на алкоголь, здесь не практиковалась ресторанная наценка, словом, провести в его стенах день (или жизнь) можно было вполне бюджетно.

При этом существовали весьма редкие типы людей, которые, с одной стороны, были вполне себе джентльменами, то есть могли бы претендовать на членство в клубе, но при этом оказывались «неклубляемы» – ни один из клубов не хотел связываться с таким человеком. Впрочем, изгои, которыми становятся очень часто в силу, например, психических заболеваний, есть в любом обществе. И английская элита в этом смысле вовсе не исключение. Для всех остальных же клубы, помимо прочего, были ещё и социальным лифтом: высокое реноме в среде его членов обеспечивало продвижение не только в общественных делах, но и карьерный рост.

Существует гипотеза, что, поскольку английский джентльмен воспитывался в закрытых мужских сообществах, в спартанской обстановке, условиях постоянной состязательности, в том числе и в учебе, в физических упражнениях, то домашний быт был ему некомфортен, а вот клуб предлагал вариант вполне легального «побега» в привычную среду обитания. Впрочем, чужой пример заразителен: еще в XIX веке стали создаваться женские частные клубы. Понятно, что они не получили такого развития, как клубы джентльменов, но были прекрасны как отражение своего времени. Например, основанный в 1892 году женский Pioneer Club любопытен тем, что его членами были не только выходцы из высших кругов, но и женщины самостоятельные: машинистки или работницы коммутаторов. Для того чтобы подчеркнуть незначимость социального происхождения, дам в этом клубе именовали исключительно по номерам.

Понятно, что клубы в наше время никуда не делись. Но они переживают серьезные трансформации, связанные с общей линией на демократизацию: общество все-таки несословное, права равные, в том числе это касается женщин. Словом, сторонников идеи закрытости и уникальности это может огорчить. Клубные идеи получили некоторое распространение в англоязычных странах, прежде всего в США, но все-таки это, пожалуй, уже совсем другая культура. Может быть, дело в пресловутой английской почте, потому что клубы для эмигрантов в Англии, судя по всему, прекрасно прижились и замечательно себя чувствуют именно на этой земле. Кстати, считается редкостью обладание членской карточкой нескольких клубов: большинство джентльменов что раньше, что сейчас состоят только в одном клубе, демонстрируя приверженность определенной группе людей, ну максимум – в двух, очень редко – в трех клубах. Поэтому джентльмен, имеющий целых тринадцать клубных карт, о котором с изумлением пишет английская пресса, вызывает недоумение своим непостоянством.

Если вдруг кто-то посчитает, что время клубов в Англии прошло, они не важны или малозначимы, тот, пожалуй, ошибется. Если вдруг кто-то решит, что все клубы уже созданы, то, конечно, тоже будет неправ. Ежегодно появляются новые и новые клубы, а вот закрытие старых – большая редкость и даже сенсация. Зато можно смело сказать, что время частных клубов, принадлежащих одному или нескольким акционерам, как утверждает английская пресса, прошло. Подавляющее число современных заведений, в том числе и клубов с глубокой историей, принадлежат всем его членам. Что, пожалуй, логично и в значительной степени отражает современное демократическое устройство самих клубов и жизни вообще.