Толковый словарь Ушакова приводит следующие значения слова «бедлам» — хаос, шум, неразбериха, кавардак. И добавляет: по названию дома для умалишенных в Лондоне. Что это за сумасшедший дом такой был, который не только вошел в историю английского языка, но и прочно занял свое место в словарях русского, немецкого и даже французского языка (это при всей нелюбви последнего к иностранным заимствованиям)?
Бедлам со скульптурами «Буйного помешательства» и «Меланхолии»
Дом скорби, чье название стало синонимом кавардака, когда-то находился на южном берегу Темзы, в Ламбете, там, где сейчас стоит здание Имперского военного музея. Впрочем, здесь он очутился далеко не сразу. Вифлеемская больница, название которой и превратилось со временем в «бедлам», появилась в далеком 1250 году. В те времена она находилась за пределами городских стен неподалеку от Бишопсгейта (сейчас на этом месте на углу Ливерпуль-стрит и Бишопсгейта стоит здание отеля The Great Eastern) и являлась частью монастыря Святой девы Марии Вифлеемской, который, как все религиозные учреждения в католической Англии, должны были помогать бедным и нуждающимся. Своих первых «слабых умом» пациентов больница приняла в 1357 году, став таким образом первым в мире медицинским учреждением, специализирующимся на душевных расстройствах.
Если кратко, то уровень медобслуживания, на которое мог рассчитывать пациент, тогда, как и сейчас, зависел от его платежеспособности. Некоторые душевнобольные находились на попечении родственников. Для впавших в буйство существовали частные лечебницы. Для тех же, у кого не было ни заботливой родни, ни денег на частную медицину, оставались два варианта — улица или Вифлеемская больница. Причем, родственники малоимущего пациента должны были взять на себя снабжение его продуктами. Здесь же содержались сумасшедшие преступники вроде Маргарет Николсон, попытавшейся напасть на короля Георга III.
После секуляризации монастырей, проведенной Генрихом VIII, в 1534-1541 годах, весь комплекс зданий монастыря Святой девы Марии Вифлеемской стал платной лечебницей, специализировавшейся на тех, кто «полностью выжил из ума и утратил божественный дар рассуждения, который единственный отличает нас от скотины».
В конце XVII века больница переехала на север, в поля за пределами Моргейта. Новое здание в классическом стиле, построенное по проекту Роберта Хука, украшали скульптуры К. Г. Сиббера «Буйное помешательство» и «Меланхолия» — в то время это были две главные категории пациентов психиатрических клиник, не считая тех, кто родился умственно отсталым и проходил по разряду «идиотов».
К моменту ввода больницы в эксплуатацию, в 1676 году, относится начало «экскурсионного» периода в истории заведения, когда любой желающий за 1 пенс мог, по словам одного комментатора, «повеселиться и поднять себе настроение» в этой юдоли скорби. Для пущего веселья гостей охранники специально заранее приводили пациентов в особенно нервное состояние. Однако голоса тех, кто сомневался в допустимости происходящего, были, наконец, услышаны, и в 1769 году мужчин перестали пускать в женскую часть лечебницы, а годом позже посещения стали возможны лишь по билетам и в сопровождении охранников или медсестер. В эту пору заведение уже было известно как Бедлам, и слово это быстро стало синонимом хаоса.
Побывал в Бедламе во время своего визита в Лондон, в 1790 году, и русский историк Николай Карамзин, о чем не преминул написать несколько строк в «Письмах русского путешественника»: «Предлинные галереи разделены железною решеткою: на одной стороне – женщины, на другой — мужчины. В коридоре окружили нас первые, рассматривали с великим вниманием, начинали говорить между собою сперва тихо, потом громче и громче и, наконец, так закричали, что надобно было зажать уши. Одна брала меня за руку, другая за пучок, третья хотела сдуть пудру с головы моей — и не было конца их ласкам. Между тем некоторые сидели в глубокой задумчивости. «Это сумасшедшие от любви, — сказал надзиратель, — они всегда смирны и молчаливы. (…) Многие из мужчин заставили нас смеяться. Иной воображает себя пушкою и беспрестанно палит ртом своим; другой ревет медведем и ходит на четвереньках. Бешеные сидят особливо; иные прикованы к стене. Один из них беспрестанно смеется и зовет к себе людей, говоря: «Я счастлив! Подите ко мне; я вдохну в вас блаженство!» Но кто подойдет, того укусит. — Порядок в доме, чистота, услуга и присмотр за несчастными достойны удивления. Между комнатами сделаны бани, теплые и холодные, которыми медики лечат их. Многие выздоравливают, и при выпуске каждый получает безденежно нужные лекарства для укрепления души и тела. — Надзиратель провел нас в сад, где гуляли самые смирные из безумных. Один читал газеты; я заглянул в них и сказал: «Это старые». Безумный улыбнулся очень умно, приподнял свою шляпу и вежливым тоном отвечал мне: «Государь мой! Мы живем в другом свете; что у вас старо, то у нас еще ново!»
В 1815 году Бедлам переехал на южный берег, а в 1930 году и вовсе покинул пределы столицы после того, как было построено новое здание в Аддингтоне, в графстве Суррей. А шесть лет спустя, отказавшись на этот раз от идеи сноса, старые здания решили отдать Имперскому военному музею.
Николая Карамзина посещение Бедлама навело на грустные размышления, и немудрено. Он писал: «Не правда ли, друзья мои, что в наше время гораздо более сумасшедших, нежели когда-нибудь? Отчего же? От сильнейшего действия страстей, как мне кажется. Душа, слишком чувствительная к удовольствиям страстей, чувствует сильно и неприятности их: рай и ад для нее в соседстве; за восторгом следует или отчаяние, или меланхолия, которая столь часто отворяет дверь… в дом сумасшедших».