Во времена Мальтуса люди уже довольно бойко потребляли картофель, вот только он еще не занимал в их «продуктовой корзине» значимое место. Тысячелетиями рацион европейцев определяли зерновые: пшеница, просо и ячмень, урожайность которых во времена Мальтуса сильно возросла и составляла 15, а то и 18 центнеров с гектара. Кроме того, выращивали овощи, в первую очередь репу и капусту: они тоже могли давать огромные урожаи (количественный показатель был важен). Например, в некоторых регионах континента сборы капусты достигали 40 ц/га. Но картофель «победил» всех! Можно смело делить историю Европы на «до» и «после»: времена, предшествующие его массовому использованию и наступившие с началом картофельного производства.

В «докартофельную» эпоху на столах европейцев преобладали разного рода каши, в основном на основе зерновых или (реже) бобовых и хлеб. Запивали еду вином, соками (кто победнее) на юге, пивом – в более северных широтах. Впрочем, самые бедные, коих было подавляющее большинство, довольствовались водой. Обеспеченные люди могли себе позволить в день около 1 кг хлеба, бедные – от 0,3 до 0,5 кг в день. Разница, впрочем, была не только в количестве, но и в качестве хлеба: от дорогого пшеничного (повсеместно доступного только для богачей) до самого дешевого ячменного или ржаного. Последний чаще всего употреблялся не отдельно, а с примесью каких-либо трав, которые должны были увеличить вес съестного и дать объем для заполнения желудка. Пшеничный же хлеб стоил не просто дорого, а очень дорого! Современники говорили, его вкус был неизвестен тем, кто, собственно, выращивал пшеницу. У производителей не было никакой возможности позволить себе такую роскошь. Мясо оставалось малодоступным и редким гостем на столах еще довольно много лет (до начала эпохи консервирования и заморозки).

Нельзя сказать, что все изменилось в тот момент, когда в 1551 году Сьеса де Леон продемонстрировал дивный куст испанскому монарху. Привоз каких-то растений с другого континента при испанском дворе был процедурой обыкновенной и даже рутинной. Да, привезли еще один кустик, на нем цветочки, что довольно мило. Конечно, де Леон рассказал, что индейцы употребляют это в пищу, но, возможно, он и сам не слишком-то уверенно знал, как именно. Словом, лакомиться этим чудом никто не спешил. О попытках есть не клубни, а плоды картофеля – смертельно ядовитые паслены – всем, наверное, известно. И эти «эксперименты» сильно отодвинули использование овоща.

В 1640-м картофель пересекает границы «империи, над которой никогда не заходит солнце», но в качестве пищи для людей не будет использоваться еще очень долго. Правда, в какой-то момент германские крестьяне догадались кормить клубнями растения животных (а император Фридрих II приказал массово выращивать его для этих целей): свиньям, например, эта еда пришлась очень даже по вкусу.

Во время Семилетней войны картофелем стали кормить пленных: ну не тратить же на них нормальную еду, а так вроде бы и гуманно (с голоду помереть не дают), и расходуется нечто не сильно нужное. В плену у пруссаков среди прочих оказался и армейский фармацевт Антуан Огюст Пармантье, который до того картофель не пробовал: на его родине корнеплод в то время был строжайше запрещен, почему-то считалось, что он распространяет проказу. Можно сказать, эта мелкая случайность и подарила миру картофель как важный продукт, без которого сегодня невозможно себе представить наш стол: вернувшись в 1763 году домой, Пармантье активно занялся популяризацией овоща.

Кстати, первый шаг на этом пути был сделан довольно необычным способом (наверное, единственно возможным, учитывая упомянутый запрет на выращивание картофеля): Пармантье предложил овощ в качестве питания для дизентерийных больных. И хитрость удалась! Правда, на пути ученого ставилось еще немало преград даже после того, как глупый запрет на выращивание «рассадника проказы» был отменен. Но Пармантье оказался упорным романтиком и весело, непринужденно обращал всех, кого встречал, в «картофельную веру».

Все переменилось в 1785 году, когда фармацевту удалось предотвратить голод на севере Франции. Как только стало понятно, что овощи и зерновые погибли, Парментье убедил власти: картофель – единственный путь к спасению, и начал массово его высаживать. Посадки были поздними, семенного материала не хватало, но все же голода избежать удалось. С тех пор мир начал относиться к этому чудаку с его клубнями более терпимо. Впрочем, Франция – страна, в которой надо жить долго. Пармантье смог сильно превысить среднюю продолжительность жизни своей эпохи, что позволило ему добился полного признания: в 1800 году Наполеон назначил его главным армейским фармацевтом, и дело с картофелем пошло развиваться.

Пармантье, кстати, вошел в историю не только как фармацевт, фанат картофеля, человек, именем которого названо блюдо (из картофеля, конечно же), но и как замечательный рекламщик: его званые ужины с приглашением выдающихся персон вроде Франклина, Лавуазье, Лапласа, мадам де Сталь, предлагали все блюда исключительно из картофеля. При этом Парментье составлял меню настолько искусно и разнообразно, что перемены блюд восхищали гостей. Днем этот хитрец демонстрировал мощные караулы, выставленные вокруг его огородов, ночью же их снимал, чтобы любой мог «украсть» клубни на рассаду.

Словом, Пармантье – тот самый человек, который сделал картофель самым общедоступным, популярным, массовым и дешевым продуктом. Хотя были на свете два региона, где картофель без помпы начали потреблять задолго до Семилетней войны и указов прусского императора об обязательном его выращивании: это Испания, где секрет картофеля «разгадали» еще в конце XVI века, а также Ирландия. Местная поваренная книга 1663 года рассказывает о картофеле как об обязательном и обычном блюде ирландской кухни, любимым и знатью, и простолюдинами.

Правда, испанские земли для картофеля оказались, наверное, слишком уж жаркими, и каких-то невиданных урожаев не давали (в Испании, где в те годы было «дорого всё, кроме денег», никто особо не думал заниматься уходом за полями и развлекать себя мыслями, как вырастить в большем количестве то, что вырастало само). Но в Ирландии, на влажных глинистых почвах картофель нашел свое место. Его урожайность сразу потрясла воображение местных крестьян, у которых все остальное, собственно, росло очень плохо: капуста, бобы, злаки давали тут меньшую урожайность, чем в любой другой точке континента, земель, пригодных для производства зерна, было мало. А вот картофель быстро и радикально решил проблему вечной нехватки еды, которая для Ирландии во все века была очень болезненной.

Нельзя сказать, что вместе с картофелем на земли Ирландии снизошла благодать, проблем на Изумрудном острове хватало, вот только одна из самых болезненных – голод – начала отступать. Хотя другие трудности никуда не делись. Несколько столетий продолжалась колониальная война Англии, а позже Великобритании против Ирландии. В итоге католическое королевство Ирландия самостоятельность потеряло: страной управляли короли Англии, а в 1800 году был принят Акт об унии, согласно которой Ирландия полноценно вошла в состав Великобритании.

Это никак не улучшило жизнь самих ирландцев в Ирландии, самой бедной и отсталой окраины Европы. Воспользоваться большим и богатым мировым рынком с его открывающимися возможностями было некому: купечество и предпринимательский класс в стране отсутствовали, аристократией считались бедные по меркам соединенного королевства англо-ирландские семьи. Подавляющее большинство коренного населения составляли крестьяне-арендаторы, работавшие на участках лендлордов, сплошь англичан, многие из которых даже не проживали в Ирландии (а значительная часть никогда там даже не бывала), доверяя руководить поборами с населения своим управляющим.

Почти все арендаторы были издольщиками, то есть отдавали арендную плату частью урожая, который потом управляющий или сам лендлорд «превращали» в деньги, что означало: доступа к торговым операциям у местных жителей де-факто не существовало. Больше половины крестьян считались коттерами – это такая форма зависимости сродни крепостничеству, которая давно уже исчезла к тому времени в остальных частях Великобритании. И только в Ольстере был распространен закон, называемый «правом арендатора», когда производитель обязан был получить компенсацию от владельца земли за любое улучшение. Во всей остальной Ирландии к земле и рационализации землепользования отношение было наплевательское, технологии земледелия – крайне отсталыми.

Полученные от реализации урожая деньги не оставались в Ирландии: там их было просто не во что вкладывать. Все средства утекали в Англию, страну, бывшую тогда мировым центром инноваций, и там им мгновенно находилось применение. Понятно, были проблемы и религиозного характера (они никуда не делись по сей день, вообще изживание религиозной формы архаики – вещь наиболее болезненная): ирландцы – это католики, тогда как в Англии и Шотландии господствовал протестантизм.

Что касается роли картофеля в жизни Ирландии, то к тому моменту примерно треть всех полей страны засевалась именно этой культурой, причем одним только сортом, который давал максимальный рост. Неурожаи (например, в силу огромного количества осадков) были редкостью. Но даже если часть урожая погибала, правительство научилось решать проблему: пострадавшим хозяйствам оказывали единовременную помощь, которая всегда компенсировалась за счет сборов продукции в следующем году (неурожаи никогда не случались дважды подряд).

В те же годы в Англии, кстати, шли жаркие дискуссии об отмене «хлебных законов», принятых еще в 1815 году, которые вводили заградительные пошлины на импортные продукты (они были продолжением целой серии запретов, начинавшихся еще с 1660 года и приостановленных только на время наполеоновской блокады Британских островов). Их введение означало повышение цен на английское зерно и прочие сельскохозяйственные продукты. Такое положение дел очень радовало английских лендлордов, но огорчало буржуазию, вынужденную платить рабочим зарплату с учетом высоких цен на еду и сильно большую, чем платили за ту же работу на континенте.

Споры в парламенте шли бурные. Рыночников вроде Ричарда Кобдена, выражавшего мнение уже сформировавшегося к тому времени большинства, влиятельные аристократы умудрялись «не слышать». «Хлебные законы» делали производство еды на Британских островах делом крайне выгодным. Зато когда надо было оказать помощь голодающим, то с учетом дороговизны продуктов государство оказывалось в стесненных финансовых обстоятельствах.

Впрочем, кто об этом думал? Заботились скорее об еще большем увеличении урожайности. Но для этого стоило удобрять почву. Картофель буквально выкачивает из земли азот, и любой дачник, хоть когда-то экспериментировавший с его выращиванием, это знает. Для азотфиксации следует чередовать посадки картофеля с бобовыми, вот только эти культуры дают сильно меньший по сравнению с картофелем урожай. А терять деньги за счет обогащения почв, отказываться от вала продукции мало кому хотелось.

Зато в те годы прекрасно знали об удобрениях. Например, о чудесных свойствах аммиачной селитры, запасами которой (не только чилийской) была богата Южная Америка. Вот её-то и завезли в Европу с целью улучшения и так неплохих урожаев картофеля. Это замечательное удобрение было вывалено на ирландские поля. Заметим, не только на ирландские, но в силу ряда причин только в Ирландии последствия оказались столь катастрофическими. Потому что вместе с удобрением с родины картофеля завезли и картофельную болезнь фитофтору – псевдогрибкового паразита, проникающего в клетки растений.

Где-то фитофтора не оказала масштабного разрушительного действия. Так, в Голландии и Германии часть посадок погибла, в Бельгии погибло даже очень много, но при этом беды не произошло: выращенного вполне хватило для прокорма людям скота и даже для технических нужд. Зато по неведомым причинам именно на Изумрудном острове фитофтора почувствовала себя очень хорошо: практически весь картофель урожая 1845 года был полностью уничтожен. Самые оптимистичные оценки потерь – 50%. Но невозможность сохранить собранное, можно сказать, убила вообще всё! Особенность этой заразы, называемой еще фитофторной гнилью, заключается в том, что болезнь передается через воду, а также при соприкосновении здорового плода с зараженным. А разглядеть зараженный плод, не разрезав его, сложно. Словом, при хранении были поражены даже здоровые клубни.

Правительство, пораженное размахом неурожая, действовало так же, как и всегда: предоставило помощь голодающим. Но масштабы голода оказались таковы, что вялые шевеления власти мало чем помогали. Кроме того, премьер-министр Роберт Пиль (а еще более его преемник, о котором мы расскажем позже) был вообще не сторонником вмешательства в естественный ход событий: неурожай он посчитал делом обычным. Словом, никаких мер принято не было: все полагали, что надо просто помочь ирландцам хоть как-то пережить зиму, а там вырастет новый урожай (не могло же быть иначе!), и жизнь наладится.

Вот только для посадки в наступившем 1846 году крестьянам пришлось брать картофель из запасов, уже зараженных болезнью. Ими и засеяли поля. Результат оказался куда как страшнее, чем годом ранее: здоровых клубней практически не существовало. Осенью 1846-го были зафиксированы первые голодные смерти. А позже голод стал убивать так много и часто, что считать и фиксировать умерших стало уже невозможно.

Рисовать страшные картины, сопутствующие настоящему безжалостному голоду, рассказывать о вымирающих хуторах и деревнях, каннибализме, при котором первыми погибают дети, про то, как огромный остров превратился в кладбище, где упокоилось более 10% (а по некоторым данным, и все 20%) населения, мы не станем. Но, заметим, стоит отдать должное местным помещикам, тем самым ненавидимым лендлордам: некоторые из них (далеко не все) открыли свои кладовые для голодающих и, наверное, спасли тем самым множество жизней. Правда, не изменили ситуацию радикально.

В 1846 году ирландский кризис привел к тому, что яростный сторонник «хлебных законов» Роберт Пиль принял решение об их отмене, вполне понимая, что этого ему не простит палата лордов. Так и произошло: последовала отставка одного из самых заметных в истории Англии премьер-министров. Ричард Кобден, один из основных критиков Пиля, выразил ему признательность за мужественное решение (и в самом деле, много ли в мире политиков, которые принимают правильное решение ценой завершения своей карьеры?) и сказал, что оно «спасло миллионы жизней».

Это было справедливо. Вот только неурожай и голод никуда не ушли из Ирландии в следующем году и через год, и позже. Пиль, кроме «кукурузных рейсов» (его правительства на основе отмены хлебных законов закупало кукурузу сотнями тонн и отправляло её в Ирландию) организовал также общественные работы по строительству дорог. Платили за работу едой, оценкой было рабочее время. Поэтому до сих пор говорят, что Ирландия – страна самых извилистых дорог в мире, которые, бывает, ведут «из ниоткуда в никуда».

Но в общем и целом, как это происходит всегда и при любой критической ситуации, люди должны позаботиться о своем спасении сами. А выходов было всего два: идти «сдаваться» в так называемые работные дома или эмигрировать. Работные дома появились в Англии еще в XVII веке как форма исполнения наказаний. Но постепенно отпочковалась ветвь благотворительности, и работные дома стали делить на принудительные, можно сказать, тюрьмы, и добровольные, сродни богодельням. Эти последние создавали как государство, так и частные лица, которым была выгодна рабочая сила, готовая вкалывать буквально за еду (зачастую владельцы таких домов сдавали работников в аренду). Тем более, что в стране, где хватало не просто бедняков, а – нищих, работные дома отчасти решали проблему криминала: лучше пусть за еду работают, чем за нее же – убивают. Финансировались такие заведения иногда государством, частично – за счет пожертвований, а чаще – смешанно. Система, кстати, оказалась очень устойчивой и просуществовала долго: последний работный дом в стране закрыли в 1941-м. Вот в эти заведения массово и подались ирландцы. Но вскоре выяснилось, что работные дома всей Великобритании уже не в состоянии вмещать желающих.

Что же касается ирландской эмиграции, то о ней сказано, написано, снято столько, что, наверное, это и есть самое известное последствие ирландского «картофельного голода». Сначала многие бросились в Англию и Шотландию, благо эти страны, особенно Англия, где промышленное развитие шло очень бурными темпами, нуждались в постоянном притоке рабочих рук. Однако столь массовое перемещение людей переполнило рынок труда, зарплаты рабочих резко упали, страну наводнили безработные. Чтобы хоть как-то разрешить ситуацию, начались трансатлантические рейсы (всего более 5 тысяч за 6 голодных лет). Корабли нанимались и правительством, и частными лицами, в том числе лендлордами.

Часто это были суда, которые «ни за что больше не вышли бы в море, если б не смертельная надобность», как писал современник. Обычно это были не приспособленные для перевозки людей суда, там не существовало никаких удобств, каютами становились грузовые отсеки, где царили жуткая теснота и антисанитария. Плюс, конечно же, голод: людям просто нечего было взять в дорогу. Смертность в таких рейсах оказалась ужасающей: в 1847 году из 100 тысяч пассажиров, направлявшихся в Канаду, официально зафиксировано 16 тысяч смертей. Ирландию в те голодные годы суммарно покинули более 1,5 миллиона человек, из них несколько сотен тысяч переехали в Англию, еще до ста тысяч в Австралию, несколько тысяч оказались на европейском континенте и более миллиона – в США, где в 50-е годы каждый пятый житель восточного побережья был выходцем из Ирландии.

Меж тем в 1848 году к голоду добавилась эпидемия холеры, которая косила ослабленных людей совершенно безжалостно. Заметим, всё это время Ирландия продолжала быть экспортером продуктов! Например, зерно вывозилось из страны почти полностью, вся Англия ела ирландское мясо, поставки которого даже расли. Словом, большая часть лендлордов не особо беспокоилась по поводу умирающих за пределами их замков крестьян. Позднее историки подсчитают, чтобы избежать голода, достаточно было бы ввести запрет вывоза с острова продовольствия. Однако ни соответствующего закона, ни какого-то общественного добровольного движения для спасения людей не последовало.

В 1848 году это привело к восстанию в графстве Типперэри, на подавление которого была брошена армия. Кстати, тем временам и событиям ошибочно приписывается появление знаменитой маршевой песни It’s a Long Way to Tipperary, которая на самом деле была написана в 1912 году. А что пели британские солдаты, убивая голодных восставших в ХIX веке, мы не знаем. Значительно позже появились разговоры о геноциде ирландцев, и они, без сомнения, имели под собой основания. Хотя обвинять британское правительство в равнодушии, а тем более в каких-то зверских намерениях, пожалуй, неправильно, с чем согласны большинство ирландских историков. С другой стороны, интеллектуальная и административная беспомощность лидера вигов Джона Рассела (деда Бертрана Рассела, между прочим), сменившего Пиля на посту премьера, который первым делом отменил общественные работы, спасавшие ирландцев от голодной смерти, историки запомнили.

Мир собирал деньги в помощь голодающим, и это была одна из первых общемировых благотворительных акций в истории. Огромные пожертвования в сумме 1,5 млн фунтов (примерно 2,4 млрд фунтов в сегодняшних деньгах) было собрано в разных странах, в том числе 2500 фунтов в России. А еще всех впечатлила помощь племени североамериканских индейцев чокто, которые, сами существуя в страшной нищете, собрали для Ирландии 170 долларов.

Но голод, вызванный непрекращающейся эпидемией фитофторы, и следующая эпидемия холеры не отступали. Все те же проблемы обрушились на страну годом позже, в 1849-м.
Лендлорды думали о собственном выживании, выселяя мелких арендаторов: это была попытка как-то поправить свои дела. Крупные участки можно было сдавать дороже, чем сумму мелких: считалось, это дает арендатору возможность «развернуться», засеивать разные культуры и избегать «картофельных» рисков. Словом, ко всем бедам несчастных земледельцев добавилась еще и потеря крыши над головой – более 200 тысяч семей оказались бездомными.

Еще Диккенс описал сообщество женщин, вошедших в историю, как «крапивники из Куррага». Они жили как бы вне закона, поддерживая друг друга. В основном оставшиеся одинокими после смерти своих семей от голода, они избрали местом жительства поле недалеко от военного лагеря и зарабатывали проституцией. Их называли «крапивниками», потому что жилье обитательниц сообщества под открытым небом, сплетенное из веток и соломы, напоминало гнезда этих птиц. Сколько было в то время подобных сообществ, о существовании которых Диккенс или какой-либо другой знаменитый человек не узнал и не описал их – неизвестно, но, как говорят, «крапивники из Куррага» было явлением вполне обычным.

В 1850-м картофель, наконец, дал вполне нормальный урожай. И хотя его посевы к тому году резко сократились, на этом Великий Голод закончился: корнеплод так продуктивен, что даже урожаем с малых площадей удалось прокормить всю страну. Сказалось и то, что все эти годы не прекращались поиски семян, не зараженных фитофторой, благо импорт давал такие возможности. Так что, несмотря на все страдания, крестьяне смогли заняться переменами в севообороте: ранее занятые исключительно картофелем земли теперь были отданы под зерновые и бобовые. Земля отдохнула, приняла новые качественные сорта, завезенные из Европы, и, как казалось, жизнь стала налаживаться. Премьер-министр рассказывал, как он был прав, уповая на божественное провидение, его окружение сильно хвалило начальство за крепость в вере и усердие в молитвах. А то, что думали по поводу всей ситуации католики-ирландцы, мало кого интересовало. Рассел пребывал в статусе главы правительства целых шесть лет до 1852-го, а потом еще раз занял этот пост в середине 60-х, правда, всего лишь на полтора года.

Нельзя сказать, что все годы Великого Голода не хватало толковых предложений от парламентариев, их было немало. Например, требование, чтобы государство вложилось в закупку семенного материала и фитосанитарный контроль, был очень важный проект о распространении ольстерского «права арендатора» на всю страну, о государственном субсидировании и расширении работных домов – словом, умные люди вовсе не перевелись в Англии. Однако правительство вигов умудрялось их не слышать.

Описанные события стали переломными и одними из самых важных для Ирландии и ирландцев. Описывать все последствия произошедшего, собственно, не представляется возможным. Выделим разве что движение, возникшее в 70-е годы и получившее название «земельной войны», которая формально началась в 1879-м и стала одной из важных причин движения за независимость 1918-1922 годов, а в итоге перераспределения земель в пользу мелких землевладельцев по законам 1923 и 1933 годов.

Пришедшее к власти в 1932 году в Свободной Ирландии правительство Фианна Файл (почему-то иногда думают, что это женщина – нет, это такая партия «солдаты судьбы») взялось за проведение программы продовольственной независимости страны. В результате чего цены на зерно, например, стали выше мировых примерно в 2 раза, экспорт сельхозпродукции в соседние страны упал почти в 3 раза. Правда, этот приступ автаркии все-таки не стал для страны смертельным, демократия есть демократия, и боязнь потерять власть, разочаровать избирателей заставила Имона де Валера, лидера популистов, поменять курс. Постепенно, учитывая мировую конъюнктуру, реформировалась и сама структура сельского хозяйства Ирландии. Сегодня это маленькая страна – один из самых крупных в мире поставщиков говядины.

Впрочем, картофель, который сначала спас ирландцев от голода, а потом чуть не уморил всю страну, теперь снова в фаворе. Национальные кулинарные книги переполнены рецептами картофельных блюд, и это по сей день любимый ирландцами продукт. Тем более, что современная наука, которой сегодня Ирландия уделяет большое внимание, уже знает, как бороться с фитофторой и любыми другими заболеваниями сельскохозяйственных культур.