Её владельцы, Левиафан Дэвис и Фред Суинделл, можно сказать, легализовали старинное локальное увлечение спорить по любому поводу – сделать ставку можно было буквально на что угодно, довольно одного свидетеля и скрепления пари рукопожатием. И вот если бы, например, в тот год или даже в ближайшие лет 30 хоть кому-то пришло в голову делать ставки на то, какая из держав в будущем станет мировым лидером, то шансы Англии просто «засветиться» в таком споре оказались бы мизерны. Потому что в тот период – во времена республики, протектората и реставрации Стюартов – страна вовсе не выглядела способной в обозримом будущем претендовать на место под солнцем. И виной тому были вполне себе прагматичные соображения.

Все-таки главными ресурсами тех времен являлись (а в некоторых странах это осталось неизменным и по сей день) сельхозпродукты. Именно обладание их запасами составляло богатство. А для его достижения нужно было располагать большим количеством пахотной земли и человеческим ресурсом – землю же кто-то должен обрабатывать. Большой и населенной страной Англия не была: в начале века в ней самой и в очень непрочно аффилированных землях, Шотландии и Ирландии, проживало 5,6 млн человек – 1% от населения планеты. За столетие цифра резко выросла до 9,1 млн человек (1,3%), столько же, сколько, например, проживало в Речи Посполитой или владениях Габсбургов. В далекой России с её бескрайними землями в те же годы население составляло 13 млн, во Франции – 21 млн, в Испании – 24 млн, а разрозненная совокупность мелких княжеств с преимущественно немецкоговорящим людом под названием Священная Римская империя и вовсе была крупнейшей в Европе с населением в 27 млн человек. Про далекие восточные земли, вроде Империи Великих Моголов или империи Цин, где проживало около 150 млн, говорить не приходится.

Люди, заметим, не только производственный, но еще и военный ресурс. Поэтому набирать какие-то войска или пробовать колонизировать далекие земли казалось задачей совершенно нерешаемой. Внутри Англии было, мягко говоря, неспокойно: на протяжении почти всего XVII века, казалось, что англичане занимались только тем, чтобы максимально уменьшить свое и без того невеликое население. Одна только революция Кромвеля и пятнадцать лет его безраздельного правления обошлись чуть ли не в миллион жизней (Ирландия оценивает убыль населения вследствие войны и сопутствующих голода, эпидемий в 618 тысяч человек). Кромвель словно действовал по принципу «бей своих, чтобы чужие боялись». И получалось, как мы убедились, успешно! С чужими выходило хуже: если война с маленькой Голландией (1,5 млн населения) закончилась вничью, то большая Испания, богатая настолько, что гибель Непобедимой армады не стала для нее большой бедой, нанесла англичанам несколько чувствительных поражений.

Словом, расти за счет традиционных ресурсов Англии было некуда: колонизация Ирландии стала в то время единственно возможным направлением экспансии, все остальное требовало ресурсов намного больших. Казалось, экстенсивный рост – развитие путем расширения владений – путь для Англии закрытый. А так как иные возможности достижения лучшей жизни в те времена были непопулярны (да, что уж там, попросту непонятны даже весьма образованным господам), то общественное мнение в гипотетическом пари, скорее всего, вычеркнуло бы страну из списка претендентов на лидерство.

Правда, Англия в чем-то здорово отличалась от большинства других государств на континенте. Хотя и эти отличия в случае рассуждения о пари современники тоже поставили бы в минус. Например, в стране не было несвободных людей, так как еще с XV века продуктовую ренту заменили денежной. Барщину, основу крепостничества, изжили за ненадобностью: куда как рентабельнее оказалось сдавать землю в аренду. И этот довольно ловкий прием, с одной стороны, породил правящую верхушку, которую назвали лендлордами, а с другой – освободил крестьян. Понятно, что освобождение не стало подарком – свободу и землю крестьянам приходилось выкупать, передать надел в наследство стоило огромных денег (налоги на наследство достигали иногда двух и даже большего числа годовых урожаев). В итоге вышло, свобода появилась, а вот с землей дело обстояло плохо. Отнятые таким образом земли дворяне присоединяли к своим владениям, происходило то самое огораживание, о котором мы все читали еще в школе.

Результатом этих процессов, растянувшихся почти на полтора столетия, стало появление большого количества свободных рук, которые и стали массой арендаторов. Народ этот был неспокойным – люди без собственности всегда хорошее топливо для разного рода волнений и даже бунтов. Правда, неожиданно выяснилось: такая форма ведения дел в сельском хозяйстве прогрессивна по сравнению с прошлой эпохой. Нацеленность на получение денежной ренты привела к интенсификации; отсутствие барщины в целом пошло экономике на пользу: участки арендаторов давали намного большие урожаи, чем прежние «барские». А стремление получать выгоду от земель сделало разведение овец доминирующей отраслью – спрос на шерсть в Англии и на континенте был настолько велик, что ни одна сельскохозяйственная культура не могла соперничать с овцеводством.

Экспорт шерсти давно являлся английской традицией, сейчас же к потребителям за пределами страны добавились собственные производители: нет смысла возить шерсть далеко, можно пробовать делать сукно самим. Не случайно председатель палаты лордов сидит на мешке с шерстью – именно шерсть «сделала Англию». Вот только перекос привел к тому, что страна начала нуждаться в зерне. Для эффективности хозяйствования необходим был торговый обмен. И такой дисбаланс аналитики тоже могли бы поставить государству в «минус».

В Англии в тот момент существовали две дворянские группы: так называемое старое дворянство, или пэрство, и новое – джентри. Старое – основа аристократии, те самые лендлорды. Закон о майорате – праве на наследование всех земель старшим сыном – позволял не распылять владения, которые, как мы помним, и были главным источником богатства. Младшие же потомки, оставшиеся без наследства, состояние имели ничуть не большее, чем йомены, свободные крестьяне. Вот только идти в арендаторы и заниматься сельским хозяйством им было никак невозможно: амбиции не те! Зато они сформировали довольно многочисленный класс людей, которые реализовывались в армии и флоте, а еще – в торговле и промышленности.

Можно сказать, что именно английские джентри стали новой буржуазией. Во всяком случае, именно они оказались владельцами первых «рассеянных» мануфактур, то есть производства, не помещавшегося под одной крышей: в каком-то месте, например, делалась пряжа, потом ее отвозили в другое село к красильщикам, передавали ткачам и так далее. Понятно, такой способ ведения дел вовсе не был следствием «хорошей жизни». В городах разместить производство компактно не позволяли цеховые законы, поэтому джентри стали создавать свои предприятия в сельской местности, где правила уже не действовали. Многие джентльмены к тому времени побывали в Голландии и Франции, повидали жизнь и желали перемен, вот только политической силы они довольно долго из себя не представляли. Потому и встали так легко под знамена Кромвеля, увидев в этом шанс изменить мир. Тем не менее при всем техническом и качественном несовершенстве производства сукно начинает составлять в Англии серьезную конкуренцию шерсти как главному экспортному товару.

Постепенно приходит осознание, что торговля нуждается в усилении: как-никак, обмен шерсти на зерно стал жизненно необходим. Еще в XV веке в Лондоне создается сообщество, что-то вроде гильдии. Интригующе названные «купцами-авантюристами» (по примеру Ганзы), эти дельцы пробуют объединить капиталы для совместных торговых экспедиций. Их главная задача – вытеснить с рынка тех же ганзейцев, в руках которых, по сути, сосредоточилась вся торговая связь Англии с другими странами. Нельзя сказать, что опыт не удался: он пойдет стране на пользу в дальнейшем (многие «купцы» поучаствуют и в английской Ост-Индской компании, и особенно ярко – в колонизации Нового Света). Но все-таки вытеснить с рынка Ганзу, а после свертывания Ганзейского союза заменивших его голландцев, «авантюристам» так и не удалось.

В 1651 году Кромвель принимает закон, о котором давно мечтают джентри: так называемый Навигационный акт. Закон совершенно замечательный – и это первое, что приходит в голову сторонникам протекционизма, когда они ищут в мировой истории пример его положительного влияния на экономику. Суть закона проста: отныне только английские корабли с командами из англичан могли привозить импортные товары в Англию и вывозить отечественную продукцию. Протекционисты считают: именно после этого на Англию обрушилось процветание. В действительности новые правила не повлияли на положение дел практически никак. Разве что расцвела контрабанда, в которой особо преуспели шотландцы, придумавшие массу хитростей вроде использования галер – оказывается, пока сторожевой фрегат распускает паруса и ловит нужный ветер, весельная лодка успевает пересечь Ла-Манш.

С другой стороны, (не сочтите за цинизм!) закон создал огромное количество рабочих мест: контрабандой занималось около 40 тысяч человек; кроме шотландцев, преуспели голландцы и французы, да и сами англичане оказались необыкновенно активны. Еще несколько десятков тысяч британцев, преимущественно валлийцев, рекрутировали в корабельные команды, задачей которых стала охота за контрабандистами. Английские товары в ту пору не были настолько хороши сами по себе, чтобы захватить континент или колонии, при этом государство не могло обходиться без ввоза импорта. И Навигационный акт, мягко говоря, опередил время, никак не усилив экономические позиции и внеся сумятицу в торговые дела.

Над всеми проблемами Англии довлела одна, накрывавшая экономику во всех сферах и проявлениях с головой – в стране были очень дороги деньги! Стоимость кредитов в Голландии в середине XVII века – 4%, и это лучшие кредиты в Европе, в Англии же деньги «стоили» 10%. Учитывая довольно скромную отдачу в сельском хозяйстве, мануфактурном производстве и в торговых операциях – это было слишком! Собственно, во многом именно поэтому XVII век стал временем голландцев. Так что уверяю вас: ни один разумный человек на свете, умеющий анализировать информацию и понимающий мир, в те годы на протяжении большей части XVII века не сделал бы ставку на будущее экономическое процветание Англии.

Но окончательно должна добить оптимистов Реставрация! Карл II был явным неудачником: сначала он развязал очередную войну с Голландией, которая хоть и принесла короне непонятный Новый Амстердам, зато привела к потере богатого Суринама, огромным жертвам и почти полной потере флота. Потом случилась эпидемия чумы, унесшая 100 тысяч жизней в одном только Лондоне, затем на столицу обрушился пожар такой силы, что город пришлось отстраивать с фундаментов. Кроме того, король сильно сдружился с Францией. А католиков Англия никак не могла принять и признать. И монарха, который открыто их приветствует, не хотела понять тем более. Когда бездетный Карл II скончался (вследствие увлечения ртутью, он был страстным алхимиком), перед смертью приняв католичество, то следующим королем стал его брат, герцог Йоркский (хотя он и так уже имел в стране решающий голос во всех делах). На престол герцог взошел как Яков II и, в отличие от своего брата, католикам начал благоволить весьма открыто, искал союза с католической Францией и стал ярым ненавистником Голландии.

Как при всем этом могло случиться, что его старшая дочь Мария при яром противодействии отца стала женой Вильгельма Оранского – предмет отдельного разговора. Но это случилось и здорово поддержало правление Якова. Подданные полагали, что гонения короля – дело временное, его сменит дочь-протестантка (старшая из двух дочерей от первого брака, других детей у Якова еще не было), и тогда, мол, заживем! Яков меж тем, пользуясь доктриной безусловного повиновения, исповедуемой англиканской церковью (все обязаны подчиняться властям), распустил парламент. Все важные посты в стране передал католикам и набрал личную гвардию аж в 40 тысяч человек, почти целиком состоящую из католиков-ирландцев. Словом, сделал всё то, что категорически не устраивало страну.

Джентри особо задело отсутствие представительства (де-факто даже парламента не существовало!) и возможности как-то влиять на ситуацию. Что до деловой активности, то люди энергичные предпочли в те годы английские колонии: там, вдали от королевских причуд и властных глупостей, жизнь била ключом, делались капиталы, завязывались торговые связи. Вся энергия нации – там, а внутри страны – унылое болото без перспектив выхода из тупика.

Впрочем, вскоре ситуация накалилась: в жизни Якова наступило радостное событие, у него родился сын. И, следовательно, именно он, а не Мария, являлся наследником престола. Но новость эта оказалась настолько нехороша, что мало кто в Англии готов был в это поверить. Якова начали подозревать в подлоге (?!), не в силах принять то, что после 10 выкидышей королева родила вдруг 55-летнему Якову сына. Лидеры тори и вигов объединились и предложили занять престол Вильгельму Оранскому.

Позже, кстати, кто-то будет искать и даже найдет в обращении именно к Оранскому аналогию с призванием варягов на Русь: мол, «земля наша обильна и богата, а наряду (порядка) в ней нет, приди княжить и володеть нами». И по сей день бытует мнение, что приглашение просвещенного государя из самой эффективной страны в мире – часть тайного плана по переманиванию голландских капиталов в Англию. Увы (хотя это и огорчит любителей теории заговора!) – нет, план был исключительно в том, чтобы трон по праву заняла королева-протестантка, вне зависимости от того, кто её муж.

Яков протестует, он готов идти на уступки, надеется на армию, призывает на помощь союзную Францию… Но все тщетно: его никто не слушает и не слышит. Завоевание Англии силами относительно небольшого десанта, высаженного Оранским, заняло около месяца. Население повсеместно поддержало его, к Оранскому присоединялись все новые и новые силы, английская армия присягнула новому правителю. В войсках самого Якова – массовое дезертирство. Оранскому принесли клятву верности крупнейшие города страны и английские лорды. Словом, единственное, по сути, столкновение войск произошло около Рединга – якобиты побежали, общие потери составили не то 20, не то 50 человек. Яков же, вернувшись в Лондон, нашел совершенно опустевший двор – ни звука, ни души. Он едет дальше, во Францию и до конца жизни мечтает о возвращении престола.

Оранский вступил в Лондон, начались довольно ожесточенные споры о том, какова его личная роль в стране. И тори, и виги считали, что он мог бы стать отличным принцем-консортом при королеве Марии, но Оранского не устроил такой расклад. И в январе 1689 года Вильгельм и Мария вступили на престолы Англии и Шотландии (в то время – это два разных титула) в равных правах. Через пять лет Мария умерла, и Вильгельм правил страной уже один.
Произошедшее потом назовут «славной революцией» – она и в самом деле особенная, хотя бы тем, что практически бескровная. Но еще более значимыми окажутся для Англии её последствия.

Хотя Оранскому еще пришлось утверждать свое право на престол оружием – он сражался в Шотландии и Ирландии, где его поддерживали местные протестанты (оранжевая полоска на флаге Ирландии – в честь местных приверженцев Оранского и в память о тех сражениях), – короля больше занимали дела гражданские. «Билль о правах» появился при восхождении королевской четы на престол в 1689 году. С его принятием спешили, понимая, что этот корпус базовых прав важнее для сохранения власти, чем любое сражение. «Билль» предусматривал равенство всех перед законом, свободу от репрессий без решения суда, свободу слова и право на дискуссии, право на обжалование, подачу петиций непосредственно королю, свободу выборов и для протестантов право на ношение оружия для самообороны.

Это событие стало большим потрясением для англичан в самом позитивном смысле. Правда, еще довольно много лет ушло на то, чтобы декларация не осталась просто исписанной бумагой. Но сама возможность честного суда и равенства перед законом, обжалования несправедливых решений, свободы мнений – значила очень много. За «Биллем о правах» (заметим, он со временем стал образцом основного закона для большинства стран мира, хотя далеко не все страны окажутся в состоянии им реально пользоваться) последовал «Акт о веротерпимости». Вильгельм Оранский был воспитан в духе принятия любой религии, и этот закон способствовал притоку на Британские острова многих людей с континента. Впрочем (так сказать, местные нюансы), права на свободу вероисповедания в те годы к католикам фактически не относились – речь шла разве что о многочисленных протестантских течениях на Британских островах.

Сложнее всего обстояло дело с экономикой. Как мы помним, Англия не сильно отличалась от других стран в позитивном ключе, однако случилось так, что минусы экономической жизни превратились в плюсы (что дало возможность последующим исследователям рассказывать, насколько логично и последовательно модернизировалось английское общество). Надо было приводить в порядок финансы. И Оранский, один из самых образованных людей своего времени, довольно долго искал решения, перебирал идеи, с этим связанные.

Итогом размышлений стало создание в 1694 году банка Англии. Предшествовало этому следующее обстоятельство: некий шотландец, давно уже живший в Лондоне, Уильям Паттерсон, предложил английской короне, которая так нуждалась в деньгах, от имени синдиката голландских купцов кредит на огромные 1,2 млн фунтов под 8% годовых. Сумма была велика, срок погашения долгий, процент, учитывая обстоятельства, терпимый. Но Паттерсон, финансист довольно толковый, потребовал гарантий – так как источником возврата суммы долга и процентов являлись налоги (а откуда еще у казны деньги?), то представители банка должны были войти в правительство и иметь право голоса при обсуждении государственных трат. Словом, в стране возник новый институт, который контролировал финансовую политику.

Надо сказать, что для Англии на фоне типичных для Европы в тот момент 6% годовых соглашаться на 8% было делом рискованным. И совершенно не факт, что это был со стороны и короля, и Паттерсона продуманный, просчитанный шаг. Но в итоге именно это решение привело к тому, что «славная революция» обернулась процветанием Англии, стала прологом к революции промышленной. И важна не сама по себе ставка в 8% (хватало финансовых схем, где обещались прибыли и повыше). Главными являлись государственные гарантии, надежность которым придавало участие банка в планировании расходов и контроле за прибылью. Вслед за банком расшевелилась и биржа, существовавшая как свободное сообщество купцов в вялотекущей жизни. С 1695 года там началась, по образу самой передовой и большой в мире биржи Амстердама, торговля ценными бумагами.

Надо сказать, вслед за Вильгельмом в Англию приехало довольно много голландцев – протестантов, гугенотов, евреев, ставших его советниками, с одной стороны, а с другой – распространителями важной финансовой и промышленной информации среди буржуазии. Словом, в Англию перебирались люди в равной степени с декларируемыми правами, защитой капиталов и даже покровительством – факторами доверия, без которых бизнеса не существует. А вслед за деловиками из Голландии в Англию начинали поступать и деньги. Голландия, кстати, в конце золотого для нее XVII века уже сдавала лидерские позиции, зато голландские технологии не имели себе равных в мире. И все эти лучшие промышленные достижения – мельницы, кузни, новые станки, металлургия, кораблестроение – теперь стали доступны англичанам.

Те самые джентри, у которых вечно не хватало средств на обзаведение современными технологиями, теперь знали, где их взять. За капиталом даже бегать не приходилось: голландские толстосумы сами предлагали принять от них не только деньги, но и вложить их в модернизацию производств. А значит, гарантировать расчеты по кредитам, повышение производительности, качества. Понятно, активность голландских купцов и банкиров была связана с тем, что король голландец и что в английской деловой среде декларировано верховенство закона. Но привлекательными оказались и те самые английские «минусы», которые, как мы говорили, при определенных обстоятельствах становились «плюсами». Например, Англия располагала большим количеством свободных дешевых рабочих рук: это те самые «лишние люди» в деревне. И технология голландских мануфактур привела вовсе не к тому, чего так боялись позже, – замене человеческого труда машинами. Она создала новые рабочие места.

Кроме того, голландцев подстегивал еще и размер английских налогов: к началу «славной революции» налоги составляют от 2,9 до 3,7%, тогда как в Голландии это – 26%. Опытные финансисты понимали: низкие налоги для государства, которое вкладывается в кредиты и займы, дело временное, дальше фискальная система поднимет отчисления, причем довольно решительно. Но каждый при этом думал: «на его век хватит» (и это правильно – 50 лет спустя налоги в Англии выросли в 4 раза, достигнув, однако, всего 13-14%; в Голландии они поднялись всего на четверть, но составили 33-34%). В любом случае выгода «в моменте» заставила многих голландцев не просто вкладываться в производство в Англии, а переносить свои предприятия с континента.

Уже в самом конце 90-х годов вдруг оказался востребованным и Навигационный акт, о котором все как-то слегка позабыли. Англия производила много товара, в первую очередь сукна, хотя и английский металл начинал пользоваться спросом. Огромные залежи угля в этой не богатой ископаемыми стране применять уже научились, и выяснилось, что на тот момент это самый дешевый и мощный энергоноситель. Смешно даже сравнивать получаемую английскими домнами мощь, например, с энергией голландского горючего сланца. Дешевый и качественный английский товар, хлынувший на мировой рынок, сделал контрабанду занятием бессмысленным: Навигационный акт наконец-то заработал, имея под собой не насильственную, а экономическую основу. Кроме того, Оранский начал проводить докапитализацию Британской Ост-Индской компании, до того сильно уступавшей голландским тезкам по части свободных средств. Создавались новые торговые компании. Впрочем, самое главное, торговая активность подкреплялась кредитом и гарантиями.

И как-то, само собой, в одной из лондонских кофеен, которую открыл некий Ллойд в 1689 году, возникло сообщество страховщиков. Используя опыт тех же голландцев-завсегдатаев кофейни, они взялись страховать морские рейсы. Свободное собрание стало настолько популярным, что до сих пор существует ошибочное мнение: Ллойд – страховая компания. Хотя на деле это имя всегда было связано скорее со страховой биржей. Тем не менее сам факт возникновения Ллойда именно в Лондоне лучше всего говорит о том, куда перебралась корабельная и грузовая столица мира.

Вильгельм Оранский за свою жизнь успел реализовать далеко не все свои планы. Он умер в возрасте 51 года, подхватив воспаление легких. Его брак с Марией был бездетным, супруга ушла из жизни намного раньше его, и престол наследовала младшая сестра Марии, Анна. Однако Оранский явился тем самым человеком, который, образно говоря, передал эстафетную палочку экономического лидерства в новациях от Голландии к Англии. Перемены, произошедшие во времена «славной революции», оказались необратимыми для страны. Она стала первой экономикой мира. Потому что будущее не предопределено, оно создается здесь и сейчас, на государствах и людях не висит никакого проклятия прошлого. А превращать «минусы» в «плюсы» иногда получается.