Дело в том, что женщины той эпохи в Англии (да и во всём мире) практически не имели имущественных прав. Всё их приданое, независимо от того, шла ли речь о личных вещах вроде платьев и шпилек или об унаследованных капиталах и предприятиях, являлось собственностью мужей. То есть в случае, например, развода (который, конечно, в те времена был крайне редким, но всё же случался) даже самая «богатая невеста» оставалась ни с чем.

Правда, были исключения из правил, позволяющих женщинам заниматься «мужскими делами» — бизнесом, но всего два. Во-первых, вдова имела право первой очереди на наследство мужа при отсутствии в семье сыновей. Во-вторых (мы всё-таки имеем дело с гуманным и просвещённым XVIII веком!), существовало правило: по достижении совершеннолетия, определённого в Англии для незамужних дам двадцатью пятью годами, они получали право совершать сделки от своего имени.

Кстати, в Бирмингеме, о котором нам ещё придётся говорить много, как раз была такая женщина-предпринимательница. Звали её Сара Флори, дочь местного металлурга: в 25 лет она открыла собственное дело и нашла отличную нишу — а то и жилу — поставляя металл для изготовления патронов. Свою жизнь она весьма подробно описала в мемуарах, где рассказывала, как ей пришлось нанять мужчину и даже дать ему долю в бизнесе только для того, чтобы мужское имя фигурировало в названии компании. Дело в том, что бизнесмены с трудом и с большим скрипом общались на деловые темы с дамой. Да что там — «с трудом»! Многие терялись, не знали, как себя вести, а другие категорически отказывались общаться с женщиной. Впрочем, сообщает госпожа Флори, в конце концов все привыкли, а когда поняли, что с ней можно вести дела и зарабатывать большие деньги, неловкость исчезла.

Но всё-таки успех Флори был крайне редок для большого бизнеса. Такие случаи чаще встречались в иной среде, в ином сословии: известны (и вовсе не в мизерном количестве) истории, когда женщина становилась успешным пекарем, содержательницей таверны (да чего уж там — и притона), сколачивала капитал на переработке мусора или даже становилась трубочистом.

Что же касается нашей героини, у неё был свой (стандартный, в соответствии с нормами эпохи) путь, а дороги Шарлотты Мэтьюз и Болтона пересеклись в тот момент, когда банкира заинтересовала тема штамповки монет.

С монетами во все времена — сплошные неприятности: их производили из драгоценных металлов, и каждая монета должна была иметь стандартный вес. Но вот только их не умели делать с одинаковыми ровными краями. И если отпиливать от краешка такой монеты по крошке, то на глаз убыль почти незаметна, а крошка к крошке — наберётся приличное количество золота или серебра. Ладно бы этим занимались только менялы на рынках или купцы в лавках (где много с монеток не соскребёшь), таким незаконным промыслом грешили и правительства — во вполне себе промышленных масштабах.

Например, известно, как Филиппа IV, короля Франции, озарила счастливая мысль: если монету «облегчить», отрезав от каждой всего чуть-чуть, то денег у него станет больше (странно, что раньше это никому в голову не приходило, да?). И вот король уже держит совет с ломбардцем Мусикатто; тот категорически возражает против подобного «манёвра», пытаясь объяснить, что таким образом доходы превратятся в убытки: ведь собирать налоги станут тоже облегчённой монетой. Но убедить монарха не удаётся. Присутствующий при разговоре глава королевского двора Косинель — его годовое жалованье составляло 250 ливров, поэтому он старается понравиться господину — тоже не желает понимать, в чём проблема, и вызывается экономить драгметаллы.

Правда, в итоге, прав-то оказался Мусикатто и правительства всех стран боролись с мошенниками как могли. Вот только могли они немногое, и, как часто случается, проблему удалось почти решить технически: в начале XVI века была изобретена машинка, вырезавшая узоры по ободу монеты — так называемому гурту. В 1575-м выпустили первые французские экю с надписями по краям. А в конце XVII века служащий Монетного двора Англии, некий Исаак Ньютон, отчеканил монеты с рубчиком по краям (говорят, спас и восстановил тем самым монетную систему страны, которая была буквально наводнена фальшивками).

Англия незадолго перед этим переходила с ручного чекана монеты на машинный, качество монетного поля медленно, но уверенно росло. Но всё-таки монеты оставались непохожими на современные: поверхность их была неровной, полированное поле — редкостью, очень часто при чекане картинка «смазывалась». Словом, до совершенства было ещё далеко, и технологии оставляли желать лучшего.

Идеальная чеканка появляется в мире в тот момент, когда страны повсеместно начинают переходить на бумажные деньги, и многие люди уже отлично понимают, что именно за банкнотами будущее. Конечно, это понимает и Мэтью Болтон, один из самых образованных людей Англии того времени. Но, во-первых, он полагал, что спрос на монеты ещё очень долго будет велик, а возможно, потребность в металлических деньгах и вовсе неисчерпаема. А во-вторых, изобретатель не просто не может унять свой талант.

Болтона часто называют «железным вождём промышленной революции», подразумевая его личный вклад в процесс. И именно на его образцовое предприятие Soho Manufactory, где «вождь» был готов делиться знаниями с любым заинтересованным человеком и с удовольствием сам проводил экскурсии, именно сюда однажды вместе с мужем и приехала Шарлотта Мэтьюз. Рядом с Soho Manufactory расположен Soho House, дом Болтона (там сейчас музей), в котором собиралось возглавляемое им «Лунное общество» — круг предпринимателей и учёных, без преувеличения, самых ярких личностей своей эпохи.

Но вернёмся к монетам. В описываемые времена в Англии случился настоящий монетный кризис. В 80-е годы Болтон совершает одну из многих поездок из Бирмингема в Лондон и с возмущением пишет премьер-министру, что две трети монет, которые предлагали ему в качестве сдачи на постоялых дворах, — фальшивые (кстати, эта оценка — «две трети фальшивых» — приводится как вполне официальная статистика того времени, хотя это всего лишь субъективный взгляд Болтона). Премьер-министр, двор и сами знали о монетном кризисе — в этом не было ничего нового. Действительно, проблема оказалась столь болезненна, что в какой-то момент парламент принял решение вообще отказаться от выпуска «мелочи». Сразу скажем: это так себе решение, которое ситуацию не улучшило, а только сделало проблему — бедой.

У Болтона к тому моменту было готово решение, позволявшее штамповать лучшие в мире монеты, которые тогда не умел делать никто, кроме него самого. Для их изготовления он ввёл новшество: применил паровой пресс. Это обеспечивало усилие неизмеримо большее, чем давали винтовые прессы, а значит, делало изображение чётким, стандартным, отцентрованным, с идеальной шлифовкой. Чтобы идеально центрировать изделие, Болтон заключал заготовку в специальное кольцо. Один паровой пресс изготавливал 70–80 монет в минуту.

Предприниматель обратился в правительство с идеей выпуска таких монет. Он предлагал качественный продукт (и это, безусловно, была прорывная технология, фактически «отменяющая» фальшивомонетчиков). Впрочем, правительство и двор не спешили с принятием решения. Болтон же был занят в Бирмингеме, поэтому ему нужен был свой человек в Лондоне, который смог бы поддерживать вялотекущие переговоры, а заодно заниматься делами, ради которых самому предпринимателю мотаться в столицу было недосуг.

Точно неизвестно, почему его выбор пал на Уильяма Мэтьюза, да и о самом Мэтьюзе известно немного, хотя кое-что собирается по крупицам: мы знаем, что он владел несколькими судами, вёл банковские операции, в какой-то момент стал одним из акционеров York Buildings — компании солидной и с долгой историей (основана она аж в 1675-м), но к моменту вхождения Мэтьюза в её капитал, приобретшей скандальную известность из-за непрерывно тянувшихся с XVII века судебных тяжб по самым разнообразным поводам. Привлекательным активом компании являлся водопровод, приносивший владельцам скромный, но устойчивый доход. Были и другие активы — в частности, многочисленные земельные участки, в большинстве своём оказавшиеся предметом споров. Сам же Мэтьюз испытывал жесточайшие финансовые проблемы.

Кстати, его женитьба на Шарлотте Марлар, дочери купца и банкира, была браком по расчёту. Приданое он получил весьма приличное, явно состоявшее не из перин и платьев. Во всяком случае, в 1776-м и в несколько последующих лет дела его шли неплохо. О детстве Шарлотты мало что известно. Утверждают, что она владела грамотой — что логично для девочки из семьи купца, владевшего одним из лучших собраний книг в Лондоне. Судя по всему, Шарлотта умела не только писать (после неё осталось огромное эпистолярное наследие), но и неплохо ладила с цифрами. Есть мнение, что помогать отцу в ведении бухгалтерии она стала ещё в детстве. Выйдя замуж в 16 лет, Шарлотта быстро продемонстрировала свой навык мужу и с того момента вела всю документацию по его бизнесу.

Постоянные проблемы с маленькой флотилией мужа привели Шарлотту в Ллойд, где она сумела разобраться в тонкостях страхования настолько, что с тех пор ушлые ллойдовские брокеры принимали её как ровню. Но больше всего Шарлотта занималась векселями, займами, залогами и поручительствами. Точно неизвестно, какие именно дела она вела, но ещё при жизни отца и мужа Шарлотта зарабатывала самостоятельно. Разумеется, по законам и правилам того времени — не для себя, а для контор Марлара или Мэтьюза.

Во время одной из деловых поездок супруги Мэтьюз посетили и заседание «Лунного общества», где женщины были редкими гостями (в одном из писем Болтону, почти через двадцать лет, Шарлотта пишет, что была поражена собранием интеллекта). И с этого момента Уильям Мэтьюз начинает выполнять некоторые поручения Болтона в Лондоне.

Заполучить такого клиента, как Болтон, — не просто успех для банкира Мэтьюза, а фантастический успех! Не только потому, что Болтон имеет дело с большими деньгами, и даже не потому, что он бурлит идеями и открывает всё новые бизнесы (а значит, постоянно нуждается в кредитах). Главное — появляется возможность вести дела с настоящим «железным вождём», человеком, который напрямую общается с премьер-министрами, вхожим в парламент.

Словом, имя Болтона должно было, по идее, распахнуть перед Мэтьюзом двери к клиентам такого высокого уровня, о которых он раньше даже мечтать не мог, — например, к русскому посланнику, по поручению Екатерины II в 1786 году заказавшему в Сохо пробную партию монет для России. И действительно, клиентский список Мэтьюза наверняка вырос, косвенные подтверждения тому есть, вот только доподлинно мы о конкретных именах не знаем.

А ещё после поездки в Бирмингем Мэтьюзу начинает казаться, что Шарлотта приносит ему удачу. Отныне он представляет жену своим партнёрам, и она не только ведёт документацию фирмы мужа, но и проявляет личную коммерческую инициативу. Оказывается, Шарлотта умна и обаятельна, умеет грамотно излагать мысли, подкрепляя их математическими расчётами, и в той части дел, которую ведёт лично (а это дела, связанные со страхованием и векселями), — полный порядок и высокая прибыльность.

Но вот наступают чёрные дни: в 1791-м умирает отец Шарлотты, а годом позже — муж. От отца наследства ей не досталось (как вы помните, был старший брат), а вот бизнес мужа, находившийся в прямо-таки критическом состоянии, она унаследовала. И, странным образом, дела фирмы пошли хорошо. Нет, было бы слишком смело утверждать: мол, вместо бесталанного человека к рулю оказался приставлен толковый — бизнес есть бизнес, в нём масса обстоятельств, не все из которых видны со стороны. Да и знаем мы о том, как складывались дела, очень мало.

По сути, изучать работу Шарлотты Мэтьюз можно по письмам. Переписку она вела чрезвычайно обширную, но из всего огромного массива сохранились в основном письма к Болтону. Причём их большая часть (речь идёт о сотнях документов) не разобрана и не опубликована. Но по тем, которые доступны, можно сделать выводы о роде занятий Шарлотты и о её участии в монетном проекте, как раз в начале 1790-х вошедшем в активную фазу.

Болтон отчаянно ищет заказчиков на штамповку монет и берётся за весьма разнообразные заказы. Одним из первых крупных проектов становится, как это ни удивительно, заказ для революционной Франции, денежная система которой переживает куда более тоскливые времена, чем даже пришедшая в полный упадок английская. Неведомо как, но Шарлотта Мэтьюз наводит мосты с французами. Однажды в её офисе появляются солидные заказчики — братья Моннеро, представившиеся купцами из Парижа. Им пришла в голову идея распространять так называемые «медали доверия»: запустить в обиход параллельную валюту, которую невозможно подделать.

Болтон печатает такие монеты — номиналом один соль, два соля и пять солей. И до 1793 года «медали доверия» — основное платёжное средство во Франции. Но потом правительство спохватывается, что упускает финансовое регулирование из рук, и запрещает под страхом каторги хождение солей. Зато в качестве рекламы качества работы Болтона эти монеты всё-таки сработали.

Правда, существует и другая версия истории: что Шарлотта в сделке оказалась или совсем ни при чём, или перехватила «горячий контакт» Мэтью Болтона-младшего и Джеймса Уатта-младшего — сыновья и тёзки знаменитых отцов учились в Париже и еле успели сбежать оттуда, когда началась революция. Болтон-младший, говорят, даже «набедокурил»: не только посочувствовал восставшим, но и принял участие в революции. Но эти страницы его биографии старательно вымарывались — жить с такой репутацией в резко поправевшей Англии было в тот момент небезопасно физически. Даже в либеральном Бирмингеме нашлись реакционеры, которые, при полном попустительстве властей, способствовали погромам домов тех, кто имел славу вольнодумцев. А это — все члены «Лунного общества». После этого великий клуб интеллектуалов распался; большинство его активных членов разъехались — кто из города, а кто и из страны. Болтону и Уатту, которым уезжать от своего завода было некуда, даже пришлось вооружать рабочих, чтобы они могли пресечь беспорядки и сберечь дома и производство.

Все эти годы Шарлотта Мэтьюз каждое лето проводит в Soho House и проникается проблемами хозяина дома и его семьи. Кроме рабочих вопросов они с Болтоном обсуждают в переписке многое: Шарлотта договаривается, чтобы знаменитый хирург принял жену Болтона, покупает ему жилет, устраивает встречи с учёными и предпринимателями, организует приём в парламенте, составляет документы (в основном по продвижению монетного проекта), нанимает и увольняет гувернанток и экономок. И всё это делается не за деньги, а в качестве дружеского одолжения, которое, как все знают, является отличным фундаментом взаимного доверия и совместного ведения дел.

Упоминается, что Шарлотта в одежде соблюдает траур. Вообще-то носить траур по ушедшему супругу было принято год, затем полгода «полутраур», оставляя только чёрную вуаль как элемент одежды. Но Шарлотта от «полутраура» не откажется никогда, и это приветствуется общественным мнением: её круг общения исключительно мужской, и бизнес-партнёры воспринимают такой стиль весьма позитивно. Наверное, для Шарлотты было важно подчеркнуть статус вдовы как человека, занимающегося бизнесом на вполне объяснимых для людей того времени основаниях.

Доверие — не случайное слово, характеризующее отношения наших героев. Из упомянутой переписки следует, что Шарлотта действует в интересах Болтона без расписок. Она занимается его кредитами и перекредитованиями в напряжённый для Болтона момент в середине 1790-х. Хлопочет — и очень успешно — о ликвидации кассовых разрывов, которые возникают из-за того, что Болтон, владеющий медными рудниками, поставляет медь в казну (причём в огромных размерах: в одном из писем речь идёт о 300 тоннах, в другом — о 580 тоннах), а казна затягивает с выплатами. Фигурирующие в письмах суммы (максимальная, попавшаяся на глаза, — семнадцать тысяч фунтов) передаются друг другу без расписок — а это весьма большие по тем временам деньги.

В 1797-м, наконец, случается прорыв в отношениях с правительством Великобритании: Болтон получает огромный заказ на изготовление монет. В тот момент у него работают два резчика — француз Дро и немец Кюхлер. Дро придумывает и изготавливает ставший знаменитым «бортик»: толстое опоясывающее кольцо вокруг монеты, из-за которого изделия Болтона в народе будут называть «тележными колёсами». А Кюхлер делает пресс-формы для гравировки. Дело пошло, и, забегая вперёд, скажем: проблема с «мусорными монетами» отныне в Англии исчезнет. А Болтон, как минимум зарабатывающий ещё и на использовании меди из принадлежащих ему рудников для штамповки «мелочи», сделает на этом отличные деньги.

В этой сделке Шарлотта — доверенное лицо Болтона: именно в её офис поступают выпущенные деньги, и именно здесь происходит приёмка-сдача продукции. Болтон выпускает «мелочи» на 150 тысяч фунтов; работа его стоит, как он и обещал, вдвое меньше, чем номинальная стоимость выпущенного. И что удивляет всех позднейших исследователей, даже в этой очень крупной сделке Болтон, которого жизнь научила письменно фиксировать буквально каждый шаг с любым из партнёров, обходится без бумаг.

Кстати, Шарлотта ведёт переписку ещё с некоторыми промышленными тузами из Бирмингема — в частности, с Веджвудом, производителем лучшего фарфора, и с оружейником Гальтоном. Но об их деловых связях известно довольно мало, хотя, вполне возможно, они тоже были её клиентами.

Что до монетного бизнеса Болтона, то ему не уготована долгая жизнь: в какой-то момент правительство спохватывается, что передавать в частные руки весомую часть управления финансовой системой страны неправильно, и производство монет в Сохо прекращается. Зато в жизни Болтона начинается новая полоса и открывается новый бизнес: он начинает поставлять производственные линии для штамповки монет. Первая из них, кстати, появится вовсе не в Лондоне, а в Санкт-Петербурге, затем в Америке, а позже — во многих странах континентальной Европы.

Позже неуёмный Болтон окунётся в очередной проект, для которого потребуется открыть в Бирмингеме пробирную палату (на тот момент она была только в Лондоне, и Болтон занимался довольно идиотским делом — возил готовые изделия в Лондон для получения штампа о пробе). Понятно, в дело включена и Шарлотта — именно она последние десять лет занимается «игрушками» в столице. Но в 1802-м, на 43-м году жизни, она умирает. О причине и обстоятельствах смерти ничего не известно.

Детей у Шарлотты нет; она завещает племянникам и племянницам пять тысяч фунтов — сумма для того времени очень большая, обещающая обладателю безбедное существование на всю жизнь, но не поражающая воображение. Её контору в том же году у наследников выкупают Болтон и Уатт. О сумме сделки ничего не известно, но в собственность Болтонов и Уаттов (отцов и сыновей) переходят офис на Фенчерч-стрит и текущие дела Шарлотты. А ещё мы знаем, что были сохранены клерки компании, «унаследованные» ещё от Уильяма Мэтьюза, — Джон Мосли и Джон Вудворт. Как сложилась бы судьба предпринимательницы, если бы не её ранняя смерть, — остаётся только догадываться.