Рынок Смитфилд ещё жив, две трети викторианского «Дворца мясоторговли» дышит запахом крови. Но одна треть уже обросла лесами и превратилась в стройку: здесь будет новый Музей Лондона.
И римский Лондиниум, и сегодняшний Сити, хочешь не хочешь видится полукругом: от моста Блэкфрайерз на западе до Тауэрского моста на востоке. Транспортир «восходящего солнца» покоится на каменном русле беспокойной Темзы. Она мечется туда-сюда, меняя направления четыре раза за суточный круг. Вдох подымающегося океана – медленный выдох, вдох – выдох. Но в этом полукруге-транспортире «сбоит» в левом верхнем углу.
Если бы циркуль древнего фортификатора был твёрд, в этом месте был бы северо-западный «угол» города. Условный угол, поскольку у круга нет углов. Но от пирога был отчего-то выкушен-откроен основательный кусище – то ли болото, то ли овраги, то ли нечистая сила места: что-то помешало ровным шагом пройти со священным плугом жрецу, нагадавшему по внутренностям птицы великое будущее этому городу. Вспоминается игра в «ножечки». Будто против римского полковника играл какой-нибудь древесный старец-воин, противопоставляя короткому мечу лишь суковатый посох. Однако полковник отчего-то отступился в этом «угловатом месте»!
В этом самом месте за римской крепостной стеной случилось много историй. Сейчас это довольно тихий угол города, в нём поместился госпиталь святого Варфоломея, мясной рынок Смитфилд, Чартерхаус, станции Барбикан и Фарингдон. Дальше, совсем «за городом» раскинулся разнообразный Клеркенвелл.
Можно предположить, что здесь, на луговой стороне речки Флит-Флот, были кущи, в которых друиды молились своим земноводным богам. Большая река заходила ночью, подпёртая океаном и силой Луны, и уносилась утром к восходящему Солнцу, оставляя морские дары, забирая всё, что считала нужным. Потом возвращалась бурно среди бела дня, а к вечеру вновь спадала. Вдох глубокий, резкий – до 7 метров в 4 часа! Выдох вдвое дольше – до пресной воды и мокрых берегов.
Вместе с Темзой дышали её притоки. В нижней части, куда заходил флот, Флит называли Холборн или Олборн. Борн-бёрн – река-ручей, здесь была самая сочная трава, пастбище пастбищ, фабрика по переработке зелени в навоз: Smooth Field. Тут же сложился со временем рынок – тот, что во всех городах мира называется Сенным и находится всегда на краю. И сейчас ещё тут есть Cow Cross Street и Cock Lane. А на старых картах можно найти Chick Lane, Duck Lane, Cow Lane, Pheasant Court и Goose Alley. Smooth Field постепенно превратился в Smithfield: мычание-гоготание-хрюканье и ржанье дополнились металлическим стуком, звяканьем и звоном.
На Смитфилде жгли ведьм и еретиков, вздёргивали воров и проходимцев, отсекали преступные головы. Самые известные из проливших тут кровь – Уильям Уоллис и Уот Тайлер. На стене госпиталя святого Варфоломея – мемориальные доски. Казни, как известно, собирали толпы. И это был механизм торговли. Иные города в средние века перекупали друг у друга приговорённых к смерти, чтобы привлечь на ярмарку побольше покупателей.
All the world’s a stage,
And all the men and women merely players:
They have their exits and their entrances…Весь мир — театр;
В нём женщины, мужчины, все — актеры;
У каждого есть вход и выход свой…
(У. Шекспир. «Как вам это понравится»).
У слова «stage» есть несколько значений: этап, ступень, арена, сцена, подмостки, шаг. «Échafaud» (фр.) — театральные подмостки.
Старинная ярмарка тканей St. Bartholomew ‘s Fair, проходившая в конце августа, изначально умещалась на церковном кладбище внутри монастырских стен. Трёхдневная в течение нескольких столетий, к XVII веку она длилась уже две недели! И, разумеется, выплеснулась с территории монастыря, распространившись на четыре прихода – вплоть до церкви Гроба Господня на Снежном холме и тюрьмы на Ньюгейте – захватив всю Рыночную площадь. На неё съезжались суконщики Англии, собирались драпировщики-торговцы Лондона.
В четырёх церквях воспевали Господа, даровавшего жизнь. Сама же жизнь творилась всюду и вокруг: комедианты, музыканты, канатоходцы, акробаты, куклы, уроды, звери в клетках. Цирк, да и только (циркус = circle = круг, порочный круг)!
Ярмарка святого Варфоломея, основанная в 1125-м, упразднилась при королеве Виктории. Эту «школу порока, обучающую молодёжь привычкам подлости больше, чем сам Ньюгейт» запретили окончательно в 1855 году с резолюцией «за разжигание разврата и беспорядков». К тому времени она превратилась в арену дикого разгула. Пресечь семивековую бедовую традицию пьянствовать-беситься-куролесить в эти яркие дни помогла лишь большая стройка.
В напоминание осталось название закоулка Cloth Fair возле церкви святого Варфоломея и надпись на пабе «Кулак и Ножницы» про последний эль перед казнью: «Last ales before Newgate Public Executions» («Последний эль перед публичными казнями в Ньюгейте»).
Последняя публичная казнь в Западном Смитфилде совпала с моментом открытия роскошного крытого рынка – Дворца мясоторговли. В 1868-м исполнение смертных приговоров в Ньюгейте было перенесено внутрь тюрьмы.
От рынка Смитфилд тянет кровью. По ночам тут разгружаются фуры, продаются туши и их части, загружаются пикапы, грузовички. В его преисподней тихо свистят поезда. Одни сворачивают, скрежеща, к Мургейту, другие идут напрямик по Блэкфрайерз-мосту через Темзу. Туда и обратно. От Кингс-Кросса и к Кингс-Кроссу – по руслу речки Флит. Фарингдон – одна из первых станций подземки. Линия Metropolitan Railway в 1863-м соединила тут Сити с вокзалами Кингс-Кросс, Юстон и Паддингтон, пустив под землёй паровозы и деревянные вагоны с газовым освещением.
Рынок Смитфилд был построен чуть позже. Дворец из трёх частей с огромными арочными проездами, с башенками, с чугунными столбами, воротами и фермами, со стеклянным заполнением потолка и стен. Осколок Хрустального дворца. Его спроектировал Хоранс Джонс – автор Тауэрского моста, автор многих мостов и рынков. На фронтонах чёрно-золотые часы для отсчитывания чёрно-золотого викторианского времени. Литые ворота в завитках выкрашены дикой «зелёнкой» пополам с фиолетовым и сиренью.
Есть фотографии гор мясного изобилия, составленных неизвестным декоратором мясопродуктов. Холмы из колбас, из поросят, кулисы подвешенных туш и гирлянды сарделек. Вот где корень английской традиции, приведшей искусство к Дамиану Хёрсту!
И не зря в этом углу уже девять веков поклоняются святому Варфоломею. С него, христианского мученика, живьём содрали кожу римские солдаты. Его церковь, самая старая церковь Лондона, расположена между царством мясного рынка и королевством госпиталя, носящего имя святого. В госпитальном музее много хирургических инструментов, карт и атласов, посвящённых человеческому телу: с венозными и артериальными деревьями, пульсирующими в живом человеке, с подкожными слоями и мышцами, пришитыми к скелетам. И не зря в церкви стоит золотая скульптура святого Варфоломея с содранной кожей в руке работы того самого Хёрста…
В переходах рынка Смитфилд пахнет свежим мясом. По ночам там совершаются сделки. Ранним утром можно только увидеть, как смывают-вычищают вениками-гидрантами последние капли крови. Крепкие парни, крепкие мужички, все в белом, на белых пикапах и грузовиках.
«Тушу Смитфилда» составляют тысячи тысяч частей – их сюда свозят к вечеру огромные белые фуры со всех концов страны. И мира! Ведь страна, как известно, была величайшей империей – от восхода до заката в ней не заходило солнце. Империи де-юре больше не существует, но де-факто кровные связи остались.
Перечисление фирм – будто «список кораблей» у Гомера: John Scott meat, Westvlees, A1 BACON, goldFARM, Scotch prime, SALT BEEF, pivasam, FuiteVeal, Culinary Chicken, Minerva, M&J, Aberdeen Black, Foile, Slaney Foods, Baucells, West Fleisch, J. Gosschalk & Zn. b. v., Abp, Castle estates, TRADERS, Botswana Beef, Mc Kenna, Eben Select, C&J meats, BERKSHIRE MEAT, Kildare, LIFFEY, Drumlin Gold. Эти названия переписаны с бортов белых ночных фур, с коробок-ящиков-упаковок, уложенных в штабеля, лежащих в кучах ранним утром.
На рассвете разделанную «тушу Смитфилда», перетасовав согласно потребностям и заказным листам, развозят по магазинам-лавкам-ресторанам во все концы Лондона. Днём рынок замирает.
Можно себе представить, как это было прежде – до двигателя внутреннего сгорания, до строительства этого викторианского дворца, до камня и стекла, до арок, башенок и ворот: точно также сюда приезжали фуры, скрипучие с живым товаром. Часть товара брела сама, перерабатывая траву по обочинам в дорожные лепёшки. Возле рынка находится Cow Court и стоит бывшая «Весовая». Животные забивались тут же перед базарным днём, часть – на бойнях неподалёку. Отсюда текли в Атлантику бурые ручьи. Точно так же, как и сейчас, развозилась и разносилась порубленная «туша Смитфилда» по харчевням, тавернам, пабам и домам.
Только были другие звуки. Мычание, окрики, блеянье, хрюканье, крики. Поскрипывание и полязгивание. Вопли, хрипы, смех. Глухие звуки топоров, топориков и ножей на плахах и плашках. Железный запах крови. Ржание лошадей. Здесь подковывали, сковывали топор, меняли у колеса обод, исправляли фуру, телегу, карету. Тут же и казнили. Кузни и казни всегда рядом! Деньги делают деньги.
Легко представить, как собирались эти старички-мужички-парни лет сто-двести-триста тому назад, чтобы обсудить дела за парой пинт и составить команды. Каждая company в своём угловом пабе возле своего деревенского Грина. Как обстоятельно договаривались: сколько-кто-чего-почём. Кто едет, по какой цене продаёт, сколько можно пропить из общего котла, расторговавшись.
В одиночку с деньгами ездить опасно. Первый же куст в лесу мог стать конечным пунктом. Потому и подбирались маленькие боевые отряды. Луки и арбалеты со временем превращались в мушкеты-пистолеты, потом в револьверы-винтовки. Дубинка превратилась в биту и электрошокер. Горсть песка в газовый баллончик. Ничего не менялось, только усовершенствовалось. Торговали-покупали-обменивались-ругались-хохотали и тут же разъезжались, оставив часть заработанного в пабах. Иногда дрались.
Одним краем трёхчастный Смитфилд (две части – викторианство, одна, разбомбленная в Блиц, – модернизм) уже нависает над берегом речки Флит, убитой ещё в XVIII веке, а другим упирается в чумное кладбище Чартерхаус. Чумное кладбище стало навечно сквером. А сам Чартерхаус из картезианского (чартер-картер) монастыря и школы для мальчиков превратился в нечто среднее – сад для заслуженных старичков. Отсюда, обняв его, стартуют-уходят вверх две улицы. Одна – древняя дорога в Шотландию, мимо Барбикана, Госвелл-роуд. Вторая – вдетая в «угольное ушко» викторианского Смитфилда, мимо земель иоаннитов-госпитальеров, Сен-Джон-стрит. Попетляв, они встречаются на вершине холма, на Ангеле.
От места, где теперь Чартерхаус-сквер, с северо-востока на юго-запад, по линии Чартерхаус-стрит шурует под землёй ручей, имевший некогда имя Fagswell Brook, приток River Fleet. Он, скорее всего, и сформировал северную границу Сити. Его, превратив в сточную канаву, перекрыли-упрятали под землю в самом начале XVII века. На перекрёстке Чартерхаус-стрит, сбегающей к пограничному дракону (позади него Фарингдон-стрит, впереди – Фарингдон-роуд), и сейчас можно услышать сквозь решётку в асфальте спёртый запах полумёртвой реки.
Викторианский Смитфилд открылся в 1868 году. Тогда же он стал прирастать новыми пабами. Вот историческая надпись старых добрых времён:
«Каждый, кто законно занимается бизнесом на рынке, может пить здесь с 5 до 8 часов утра».
Надпись относилась исключительно к тем, кто впахивал ночью и перед сном мог выпить пинту-другую. Сегодня таких приглашений не найти, но к шести утра действительно на рынке уже нечего делать: разъезжаются последние мелкооптовые закупщики, подсчитываются деньги в кассах, моются витрины.
Давно уже решено, что рынок упразднят, а здание займёт музей истории города Лондона. И действительно юго-западная треть рынка, та, что возле Сноу-хилл и Холборнского моста, уже второй год в лесах. Но! Северо-восточная треть, та, что возле Чартерхауса и церкви святого Варфоломея, всё ещё пульсирует: можно успеть-ухватить живой истории и даже кило (меньше не продают) свежайшего мяса по оптовым ценам. Внимание! Живой музей: по старинке тут в ходу только кэш в обмен на написанный от руки чек.
