Мы привыкли к другому иранскому кино: созерцательному, неспешному, неразрывному с традицией, где чаще камера-зонд погружается в исследования состояний современного общества или индивида, их мотивов, предрассудков и противоречий. “Свинья” во многом тоже “другое” кино: то ли продукт недоразумения, то ли подражания, то ли остроумной политической сатиры. Заключенное в непривычную для Ирана форму черной комедии, забавной игрушки, оно показывает “другой” Тегеран: декадентский, богемный, погрязший в артистических склоках.

Избалованный и капризный Хасан ходит на вернисажи современного искусства в поношенной кроваво-красной футболке AC/DC, а на утро снимает рекламу средства по борьбе с комнатными паразитами в китчевом стиле восточной психоделии, где жуки-танцовщицы задыхаются в ядовитом пару инсектицида, не успев завершить свой гадкий, но чарующий танец. Еще глубже в депрессию затягивает Хасана тот факт, что его муза Шива нарушает данное однажды обещание никогда не работать с другими режиссерами, соглашаясь на роль в фильме оппортуниста Саиди, чью голову вскоре тоже найдут с кровавым посланием.

Смерть ненавистного соперника вызывает у героя смешанные чувства: с одной стороны, Шива теперь принадлежит только ему, с другой – жертва снова не он, не гений, не Хасан. “Убийца припас лучшего на конец. Он обязательно придет – и мамочка убьет его”, – успокаивает сына героиня, чаще появляющаяся в кадре с винтовкой, нежели без нее, будто списанная с Чус Лампреаве, типажа бойкой старушки с экзотическим взглядом на жизнь в фильмах Альмодовара. Дальнейшие происшествия – феллиниевская вечеринка, укус пчелы, ложные обвинения, очередная смерть, изводящие галлюцинации – лишают протагониста непреложного права на управление собственной судьбой, подчиняют все сильней эйфорическому, экзистенциальному перформансу.

Искаженное чувство меры – возможно, главный недостаток фильма. Временами нарочитый китч вытягивает из сюжета, бывает, сопереживать Хасану просто стыдно. В несколько сумбурной второй части Хагиги (уже “настоящий” реальный режиссер) будто вспоминает, что абсурдизацию современного социума не представить в полной мере без влияния соцсетей на убеждения его представителей, о непомерной цене за искажение обывательских принципов правоты, справедливости и этики. Токсичность медиа проникает в драму так же спонтанно, как неврозы – в психосоматику артиста.

При жестких ограничениях, которые стали таким же условием иранского кино, как глубокое укоренение в традиции и аналитическое побуждение к интроспекции, Хагиги находит оригинальный рецепт против примитивности репрессий. Он создает политональный гротеск с героем-художником, застрявшим между инфантильностью, психопатией и претензией на богемность, в момент преображающимся из посмешища-изгоя в мученика-кумира, где киллер – собирательный образ карательной машины. При этом единственным методом борьбы с несправедливостью оказывается публикация поста в Инстаграм или Фэйсбук, желанной отдушиной – сотня-другая лайков.

«Свинья» — иранский фильм 2018 года, поставленный режиссером Мани Хагиги. Фильм принимал участие в конкурсной программе 68-го Берлинского международного кинофестиваля, где 21 февраля 2018 года состоялась его мировая премьера. В ролях: Хасан Маджуни, Лейла Хатами, Лейли Рашиди, Париназ Изадйар.