Незаконченная по причине смерти композитора опера Пуччини “Турандот” (1926) написана на сюжетной основе одноименной известной сказки (фьябы) Карло Гоцци (1762), в которой принцы со всего мира сватаются за пекинскую принцессу, дочь императора Альтоума, столь же прекрасную, сколь и черствую душой – все, кто не нашел ответ на три ее загадки, должны быть казнены. Если в пьесе есть достаточно много второстепенных персонажей, то Пуччини сокращает их количество. По сути, Китай и там, и там условный, но всегда позволявший режиссерам создать на сцене экзотическую сказку.

Но принять и даже понять перипетии душевных исканий не просто! На видео, предваряющем первый и второй акты, мы видим стилизацию под черно-белое итальянское кино, где два главных героя едут в машине с похорон отца Калифа и говорят о чем-то запретном… Случается автокатастрофа – машина в штопоре врезается в планшет сцены, около нее суетится реанимационная бригада…

Именно этот важный мотив, представляющий собой идеи фрейдизма с отсылкой к греческим мифам, становится источником дальнейшей нити повествования. Потому что все действие “Турандот” Пуччини представлено… как серия видений попавших в аварию людей, не успевших до конца прояснить запретные чувства друг к другу. В первом акте – это история, увиденная глазами героя, лежащего в коме и при этом представляющего себя Калафом в сказочной истории. Во втором акте – в коме уже героиня. А в третьем – оба персонажа скидывают с себя прежние красочные, напоминающие золотой панцирь (в случае Турандот) или темные (в случае Калафа) одежды, и появляются в неких белых полотнах, типа больничных роб. Красивые волосы Турандот развеваются, счастье единения возможно! Мы понимаем – любовь победила и, скорее всего, герои живы. Но точного ответа режиссер не дает…

Первый акт предваряется выведенными на экран строчками из третьей Песни “Ада” Божественной комедии Данте, повествующей о встрече поэта с Хароном, перевозчиком мертвых на другой берег реки Ахерон, который не позволяет воспользоваться лодкой, так как для живых нужен “челнок полегче” (в переводе Михаила Лозинского). Второй акт открывается отрывком из “Метаморфоз” Овидия, где Орфей говорит о том, что готов, если не сможет вернуть Эвридику к жизни, остаться с ней в царстве мертвых. Само действо разворачивается под огромными сводами церкви (многозначительно: это и место похорон, и место очищения души), где сверху периодически спускаются больничные палаты героев с врачами, которые пытаются вернуть к их жизни.

В такой трактовке одетые в современные костюмы отец героя (Александр Цымбалюк) и преданная рабыня (Роза Феола) – тоже плоды фантазии. И Цымбалюк, и Феола поют замечательно, великолепно дополняя музыкальную материю оперы (дирижер Дэн Эттингер). Пожалуй, выбивается из общего ряда сам Юсиф Эйвазов. На его героя режиссер возложил основную нагрузку, именно он – тот Орфей, который идет в царство мертвых за своей Эвридикой. И Эйвазов, вроде бы честно выполняет режиссерский замысел, стоит, где надо, поет по нотам, но… пожалуй, концепция слишком сложна, и заложенной в образе многозначности нет.  Голосоведение слишком громкое, неровное, даже натужное.

Несмотря на недовольство некоторых зрителей, постановка Бархатова, определенно, очень яркая. В спектакле неожиданно и смело сведены воедино мифы, заложенные в нашем культурном слое, с современной закрытостью. Рекомендуем к просмотру в записи на Medici TV или в Неаполе, в театре Сан-Карло.