Как в Лондоне и Москве одновременно рассказывают о том, что было “после импрессионизма”. В лондонской Национальной галерее с 25 марта 2023 проходит выставка “После импрессионизма: изобретение современного искусства”. Параллельно (с 18 апреля) в московском ГМИИ имени Пушкина можно увидеть масштабный проект “После импрессионизма. Русская живопись в диалоге с новым западным искусством”. Экспозиции задумывались в 2020 году как часть совместного проекта, но в силу обстоятельств трансформировались. Лондонская выставка сделала акцент на искусстве европейских художественных центров — Парижа, Берлина, Барселоны, Брюсселя, Вены. Московский проект стал межмузейным внутрироссийским: вещи из собрания ГМИИ дополнили работы русских художников из Третьяковской галереи и региональных собраний. Обе выставки получились объёмными и популярными у зрителей. Мы расскажем о том, что у них общего и в чём различия, а также выясним, почему всё, что было после импрессионизма, так непросто объединить в одном проекте.
«После импрессионизма»: разорванный диалог Москвы и Лондона
Вход на выставку “После импрессионизма. Русская живопись в диалоге с новым западным искусством” в ГМИИ им. Пушкина
Итак, у лондонской выставки есть подзаголовок — “изобретая современное искусство”. Значит, импрессионизм кураторы видят отправной точкой процессов в арт-мире, которые происходят по сей день. В финальной части выставки в ГМИИ тоже есть эта фраза — на третьем этаже Галереи искусства стран Европы и Америки XIX-XX веков, возле картины Павла Филонова (1882/83 — 1941) “Трое за столом” (1914/15). Оба проекта, оттолкнувшись от одной точки, пришли к разному “современному искусству”.
Посетительница московской выставки возле картины Павла Филонова “Трое за столом”
В Национальной галерее ищут и находят на рубеже XIX-XX веков истоки актуальных тенденций: напоминают, что в парижскую Школу изящных искусств в самом конце XIX века начали принимать женщин, в качестве примера работ художниц проводят параллель между испанской художницей Марией Бланшар (1881 — 1931) и “амазонкой авангарда” Наталией Гончаровой (1881 — 1962). Работы Гончаровой есть и на московской выставке — там они вступают в диалог вещами Жоржа Брака (1882 — 1963) и Пабло Пикассо (1881 — 1973). Лондонский проект также уделяет внимание такому аспекту, как увлечение не европейским искусством — Египтом, Африкой, доколумбовой Америкой. Таким образом консервативная в основе структура экспозиции с разделами, посвящёнными национальным школам, получает свежую оболочку.
В выставке ГМИИ нет закруглённых моментов, подобных делению на сегменты по школам. Музей взялся за более объёмное высказывание, показывая художников-современников без границ между странами Европы, а также Европой и Россией. Коллекция ГМИИ действительно позволяет автономно собрать панорамную выставку, к тому же в поддержку Ренуара, Пикассо, Брака, Сезанна, Ван Гога, Гогена, Матисса и других мастеров московский музей смог представить перекликающиеся с ними работы Виктора Борисова-Мусатова, Наталии Гончаровой, Михаила Ларионова, Кузьмы Петрова-Водкина, Павла Кузнецова и других художников.
Работы Анри Матисса и Кузьмы Петрова-Водкина
Получилась яркая разносторонняя выставка, однако в российском сценарии не совсем понятно, как он соотносится с заголовком “После импрессионизма”. Потому что волей-неволей российская ветвь идёт к русскому авангарду, который не наследует явно импрессионистской традиции. В контексте авангарда было бы уместно показать итальянских футуристов и древнерусскую иконопись, а вот после романтических пейзажей Шарля Добиньи (1817-1878) Павел Филонов смотрится не совсем логично.
Кураторы московской выставки также подчеркнули для зрителей любопытные пересечения: Михаила Борисова-Мусатова показывают в одном зале с Пьером Боннаром (для обоих характерна смягчённая, будто туманная цветовая гамма), “Киргизских детей” (1909) Павла Кузнецова (1878-1968) — рядом с Полем Гогеном (1848-1903). Неожиданный привет Гогену передаёт и Кузьма Петров-Водкин в работе “Семья кочевника” (1907), а работы Анри Матисса и Петра Кончаловского вместе смотрятся неожиданно бойко.
Работы Анри Матисса и Петра Кончаловского
Кузьма Петров-Водкин, “Семья кочевника” (1907)
Работы Поля Гогена и Павла Кузнецова
Работы Михаила Борисова-Мусатова и Пьера Боннара
Однако, чем ближе к финалу выставки в ГМИИ, тем более явно ощущаются исторические обстоятельства начала прошлого века. Во время Первой мировой, а затем после революции связи с Европой прервались, сложилась ситуация, в которой художники в России “переваривали” тот же итальянский футуризм по-своему. В итоге появились такие уникальные явления, как аналитическое искусство Павла Филонова, которое не вписывается в привычный постимпрессионизм. На выставке создаётся впечатление, что художники в России несколько десятилетий учились у французов, а потом рывком создали нечто принципиально новое, и привязка к европейскому явлению уже ни к чему.
В итоге проект в ГМИИ — масштабный, собравший работы, которые не все могли представить рядом — оставляет несколько сумбурное впечатление. Это возможность посмотреть много хорошей живописи и оценить перекличку между русскими и европейскими мастерами, однако магистральная линия не очевидна. Лондонская выставка демонстрирует более системный подход — возможно, он лучше для того, чтобы сформировать представление о европейском искусстве “после импрессионизма”.
И можно только мечтать о том, каким был бы предполагаемый совместный проект — с интернациональной командой кураторов и возможностью дополнять экспозиции картинами из коллекций друг друга. Наверное, это и была бы самая широкая панорама явлений “после импрессионизма”.